— А теперь марш! — не повышая голоса, но по-прежнему жестко скомандовал Протасевич.
Обернувшись к своим друзьям и единомышленникам, Митька сообразил: полная победа за председателем. Не хватало еще, чтобы его связали и, как щенка, бросили в этот промерзший амбар. Нет, профессиональная гордость (Митька был лучший шофер в колхозе) не дозволяла ему опуститься до этого. И он, высоко вскинув голову, с видом человека, который свою идею готов пронести через любые испытания, бесстрашно переступил порог.
Звякнул замок. Ключ Протасевич сунул себе в карман. Оглянулся. Подростки, весьма довольные представившимся им зрелищем, поеживались от холода, те, кто повзрослее, отводили глаза в сторону.
«Председатель дал показательный урок молодежи», — злясь на себя подумал Протасевич. Однако вслух произнес другое:
— Вот так буду учить каждого, кто вздумает «гулять», как вы сегодня гуляли. — И тут же прикрикнул на ребят: — Вы чего тут болтаетесь? Учителя посылают вас на такие прогулки?
Круто повернулся и скрылся за углом. Услышал, как грубо выругался вслед кто-то из хлопцев. Как оборвали его другие. И тут же донеслось:
Это, желая продемонстрировать, что мятежный дух его не сломлен, распевал в амбаре Митька. Хлопцы за животы хватались от смеха.
«Веселится молодежь… — горестно покачал головой Андрей. — Разве мы когда-то могли бы так… — И сразу жестко спросил сам себя: — Ты вот сейчас такой рассудительный, опытный, ты хоть раз до этого дня, пока самолично не увидел кровь, полюбопытствовал, чем она занимается, молодежь? Все на совещания ездишь. В президиумах заседаешь, с большими начальниками за ручку здороваешься, известный председатель!..»
От этой неожиданной «самокритики» Протасевич даже остановился. И впрямь, где они собираются? Где они эти свои вечеринки устраивают? У тетки Дятлихи… Заплатят ей тридцатку и толкутся там всю ночь. Им же если б клуб, да если б кинопередвижка, если б книгу хорошую кто посоветовал прочесть или в шахматы научил играть. Взять хоть того же самого Митьку. Он же способный, черт. Любую машину поставь перед ним, сядет тебе и повезет, будто весь век на ней ездил. И отремонтирует еще. Не надо ему никакого механика. А так бездельничает, глушит эту проклятую самогонку да свалки затевает. И не он один такой. Мало разве их значится еще комсомольцами в списках райкома комсомола?!
Ночь Митька проспал в амбаре. И назавтра, когда Протасевич пришел, чтобы отомкнуть и выпустить его, словно ничего и не случилось, вытянулся перед председателем в струнку:
— Служу трудовому народу!
«Тьфу ты, собачий сын», — беззлобно выругался про себя Протасевич. И как можно суровее приказал:
— Иди и на глаза мне в таком виде не попадайся.
— Есть, — только щелкнул каблуками Моцик и, не торопясь, руки в карманы, подался в свою сторону. А председатель в свою.
В райком партии об этом происшествии написал не Митька. Пьяница и дебошир, за свою вину он умел отвечать сам и на других ее перекладывать считал подлостью. Протасевич знал это.
Проборка первого секретаря райкома отличалась тем, что он не создавал для провинившихся уничижительно-торжественной обстановки, не обсуждал сразу на бюро, не собирал «аудитории» для неприятного разговора. Обходился, как говорили, без психической атаки.
Так было и в этот раз с Протасевичем. Секретарь сидел за столом, как и всегда, чисто выбритый, подтянутый, в гимнастерке. Строгий и на первый взгляд неприступный, сидел и что-то записывал карандашом на листке настольного календаря.
Протасевич еле сдерживал возмущение. Райком сам наконец обязан был проверить факты на месте, а не гонять председателя колхоза в метель и холод двадцать километров туда и обратно, словно у этого председателя других дел нет, кроме как участвовать в таких кроссах.
Закипая от этих мыслей, Протасевич встретил взгляд секретаря и утерял нить своей обвинительной речи.
— Сушай, Протасевич, — встал из-за стола секретарь. — Слушай, говорят, ты в своем колхозе нововведениями занялся?
— Какие еще нововведения? — не понял сразу Андрей.
— Ну как же, — протянул Баруков. — Тюрьму вроде бы строишь или построил уже.
— Ах, вот оно что! — не удержался и вдруг захохотал Протасевич. — И какая это собака, какой сукин сын донес уже вам, хотел бы я знать.
— Ого, скажи тебе, так ты сразу его в каталажку свою загонишь! Не зря я, значит, тебя вытребовал. Есть у тебя чем поделиться — опытом своим.