Каждое дерево включалось здесь в местную летопись, обретало свое особое значение.
Так, помнил, например, Андрей, на том толстенном дубе, что стоял поодаль от березняка, водились когда-то шершни. И дуб поэтому являлся ареной самых жестоких сражений, которые происходили здесь с этими бархатистыми черно-желтыми рубашечниками.
На дубах, что выстроились, будто в почетном карауле, возле дороги, прежде столько бывало желудей. Они, мальчишки, сначала сшибали их на землю, а потом уже собирали в мешки, в корзины, сушили, мололи и зимой давали свиньям вместо заправки.
Под теми дубами, у которых «урожай» был меньше и лазить на которые не имело смысла, пасли свиней. О них заботился уже ветер, сбрасывал им желуди.
А в елках детское воображение чего только не создавало, целые поместья. Сколько потайных ходов и выходов среди могучих корней елей они знали и скрывали друг от друга.
Березы весной выпускали сок… Сладкой живицей стекали по лотку березовые слезы в глиняные кувшинчики. Березовый сок пили с таким удовольствием, с каким не пьют сейчас самое дорогое вино.
Газик въехал в березняк и замер. Протасевич выскочил из машины.
— Видишь? — Милые сердцу детские воспоминания как ветром сдуло. — Видишь, что творится! — Он возмущенно грозил кому-то кулаком. — Пастухи! Пастухи! А ну давайте сюда! — громко, на весь выгон закричал он двум хлопчикам, которые неподалеку разглядывали и обсуждали стоимость покрышки, забытой каким-то шофером-недотепой.
Хлопчики оторвались от своего занятия и бегом кинулись к председателю.
— Что вы тут делаете? — грозно спросил он.
— Что? Свиней колхозных пасем, — переглянулись те, удивленные такой недогадливостью.
— Пасете?
И вдруг один из них, тот, что поменьше, обернувшись к своей «пастве», понял все… Молниеносно рванувшись в сторону, где вверенное им поголовье выворачивало рылом землю со старательностью, которой мог позавидовать иной незадачливый тракторист, хлопчик всего только и успел бросить:
— Ты, Митя, тут один уже…
— Я спрашиваю, что это такое? — не унимался Протасевич.
— Освоение целинных земель, — подал реплику из машины Федя.
Малый, которому Федины слова показались исключительно меткими, не выдержал и фыркнул.
— Вот ты у меня посмеешься, поставлю вопрос на правлении, и взыщут с твоей мамки пятнадцать трудодней за вред, который вы тут наносите. — Председатель пошел к машине.
— Так это ж не мы роем, — видно, этого упрямого парнишку не так легко было пронять: за словом он в карман не полезет.
— Считай, что вы.
Меньший брат, не выпуская кнута из рук, не осмеливался даже приблизиться к тому месту, где происходила расправа над старшим.
Хлопчики были сыновьями той самой свинарки Дятлихи, которая когда-то зимой приходила в правление просить денег на пенициллин одному, а другому на кортовые штаны.
…Так вот в малоприятных стычках, в незаметных на первый взгляд победах и текло время.
грустно посмеивался над собой Андрей, имея в виду другую сторону своей жизни. Ту, которую мы обыкновенно называем личной, и, называя ее так, наверно, немало ошибаемся: вот «личной»-то жизни у Протасевича и не было.
Он часто, как только выпадал случай побывать в районе, встречался с Ритой Дороховой.
Она принадлежала к тому счастливому числу женщин, чья серьезность, поглощенность своим делом никак не мешает той неуловимой женской притягательности, без которой женщина словно перестает быть женщиной, становится нудноватым «синим чулком», и которого так чураются мужчины.
Протасевич сам никогда не задумывался об их отношениях, даже не подозревал о Ритином чувстве к нему. Они могли просидеть и проговорить — только бы время было — хоть целый день, и никогда бы им это не наскучило. А поговорить хватало о чем — они были единодушны и в оценке событий жизни, и в оценке людей. Протасевич очень дорожил их дружбой, ему было просто и легко с нею, не надо приноравливаться, делать в разговоре скидку — а вдруг да не поймет.
И все же он мог уйти и прийти снова только через месяц, ни разу не вспомнив о ней.
Она не вошла в его сердце, не закрыла на свой ключик. Оно не принадлежало ей.
Рита все это видела и не строила для себя воздушных замков. Встретившись с Протасевичем и узнав его ближе, сказала себе: «Это он». Но, давно уже не будучи юной пушкинской Татьяной, вынуждена была сказать себе и другое: «Сердцу не прикажешь!..»
Пять лет назад Рита овдовела. Беда свалилась на нее внезапно и самым ужасным образом. Муж ее, известный спортсмен, упал и разбился на лестнице в ресторане. Его привезли домой без сознания. Так, не приходя в сознание, он и умер.