— Послушайте, как все было, — продолжала Карен. — Эван пришла в наш дом двадцатого января. Чеки помечены именно этим числом. Не знаю, как вы, но считать я умею.
— Постойте, — вмешалась я. — Я была в вашем доме всего десять минут. Они ушли на то, чтобы получить ваши подписи на контрактах с «Эмбаркадеро». Я постоянно контактировала либо с вами, либо с Рики.
— Ловкость рук. — Она сымитировала движения карманного воришки. — Простой фокус.
— Хорошо сказано. Вы приняли меры к тому, чтобы сохранить на чеках отпечатки пальцев?
Она ухмыльнулась:
— На этом этапе? На них будет слишком много отпечатков. Мои, Рики, банковских кассиров, того, кто клал их в конверт, чтобы отослать нам…
— Но не моих.
— Прекрати, дорогая. Ты могла стереть их за тридцать секунд.
— Карен…
— Давайте договоримся так. Ты возвращаешь деньги. — Она повернулась к Лавонн: — А «Санчес-Маркс» разрывает с ней всякие отношения. Навсегда. — На зубах у нее лопнула резинка. — Принимайте эти условия, и тогда все будет забыто. Как будто ничего и не случилось. — Она посмотрела на меня: — До двенадцати часов понедельника.
Я открыла рот, но сказать ничего не смогла. Карен жевала свою резинку.
— Позволь мне поговорить с Эван наедине, — обратилась к ней Лавонн.
— Да, конечно. Где тут у вас кофейник? Я хочу пить.
Она вышла, и Лавонн закрыла дверь.
— Двенадцать часов, понедельник. Поняла?
— Я не могу.
— Карен дает тебе шанс. Она поворачивается и считает до десяти, и если все будет улажено, они не будут обращаться в полицию. Или в адвокатуру штата.
— Лавонн, я не крала эти деньги. Ты просто не можешь верить в то, что я могла это сделать.
Лавонн стояла неподвижно и была так возбуждена, что, казалось, вот-вот взорвется.
— Верить, не имея никаких доказательств, — пустое дело.
Это уже была некая лазейка.
— Чего же ты хочешь?
— Доказательств. — Она бросила свои очки на стол. — К утру понедельника. Найди их, и я представлю их Джимсонам.
Я выскочила из кабинета Лавонн в коридор, сжимая в руках фотокопию и сквернословя про себя. Потом свернула в холл.
Рики Джимсон стоял у окна и разговаривал по сотовому телефону.
— Жидковато, приятель. Я повторяю тебе, что фонограмма никуда не годится, — говорил он.
Руки у него были толщиной с веревку. Джинсы на заднице висели мешком. Подойдя поближе, я увидела, что его белесую гриву уже пробивает седина.
— Барабан отстает, а гитара, задающая ритм, играет, по-моему, бесцветно, — продолжал он. — Я прослушиваю это в машине и, когда еду в южном направлении, не могу ничего расслышать из-за грохота движущихся по этому чертову шоссе машин. Нам надо как-то уладить это дело.
— Рики, — позвала я.
Он повернулся, но его внимание все еще было сосредоточено на телефонном разговоре. В молодости его сравнивали с коброй. Теперь он был похож на питона, проглотившего рождественский окорок. Однако лицо у него до сих пор оставалось красивым, с ясными глазами, а гладкая кожа объяснялась потребленными пивными калориями.
— Нет, — сказал он в трубку. — Позвони в студию и скажи, что мы там будем сегодня во второй половине дня. Мы — «Джимсонвид», дурачок. Ничего просить не нужно, просто скажи, что мы придем.
Я подняла фотокопию до уровня его глаз.
— У тебя неприятность.
Он с любопытством прищурил глаза, почесал бородку и нагнулся вперед, чтобы прочитать, что там написано. Бровь у него при этом изогнулась.
— Не клади трубку.
— Вас обокрала не я. Подумай о том, кто еще знает, где Карен хранит чековую книжку «Датуры».
Позади меня прозвучал ее ледяной голос:
— Что это ты здесь делаешь? — Она приближалась ко мне по коридору, грозя пальцем. — Нет, Эван, говори со мной. Только со мной.
Взгляд Рики, подобно мячику в пинг-понге, перескакивал с меня на нее и обратно. Он плотно прижал трубку к уху.
Карен подняла руку, как бы желая этим жестом успокоить его.
— Этим займусь я.
Рики вернулся к своему телефонному разговору. А Карен снова посмотрела на меня:
— Ты не способна держать себя в положенных границах?
— Ты держишь чековую книжку «Датуры» под замком?
— Тебе уже было сказано, что следует сделать. Начинай действовать. Не обращайся через голову и не втягивай в это дело моего мужа. — Она продолжала жевать резинку. — У него есть дела поважнее. Он заканчивает альбом и планирует турне. Излишнее беспокойство ему ни к чему.