— Сделайте глубокий вдох.
Но дышать было невыносимо тяжело. Вместо этого я сидела не двигаясь на столе для обследования больных, на котором меня удерживала, обняв за талию, сестра. А доктор тем временем крутил мне руку, чтобы вправить ее обратно в сустав. Его прикосновения были настоящей пыткой.
Доктор дернул. Послышался хруст, и меня словно ударило током. Он опустил мою руку и пощупал плечо и локоть.
— Все в порядке. Мы устранили оба вывиха.
Сестра помогла мне лечь. Я свернулась калачиком, и она накрыла меня одеялом. Но и под одеялом я продолжала дрожать. Даже освещение в процедурном кабинете казалось холодным. Впрочем, боль в плече постепенно проходила. Однако предплечье все еще болело. Я казалась себе никуда не годной.
— Пришли полицейские и хотят поговорить с вами, — сообщила сестра спокойным голосом.
— Хорошо, — ответила я.
Сестра положила свою руку на мою.
— Когда мы сняли с вас платье, то увидели, что у вас порваны трусики. Что? Напавшие на вас люди…
— Нет.
Платье было покрыто какой-то дрянью. От одного взгляда на него меня охватывало омерзение. Рука сестры продолжала лежать на моей. Она была холодной и властной.
— Они этого не сделали, — пояснила я.
Допрос проводили сотрудники полицейского управления Санта-Барбары. Они были вежливы, но в помещении их было слишком много. Я лежала на боку, поджав колени. Говорить я могла лишь не разжимая зубов.
Они уже собирались уходить, когда я спросила, нет ли каких-нибудь неприятностей у Марка.
— Капитан третьего ранга Дюпри. Я насчет свадебного автомобиля.
— Мэм?
Выйдя из клуба, Минги напали на Марка сзади. Они обернули вокруг его шеи телефонный провод и привязали его к подиуму смотрителя автостоянки, взяли его машину и поехали за мной. Марку удалось освободиться от пут. Угрожая смотрителю пистолетом, он заставил его дать ключи от свадебной машины.
— Боюсь, что нам ничего об этом не известно, мэм.
Следующий час я пролежала в забытьи. Доктор принес рентгеновский аппарат. У меня были сломаны ребра и имелись многочисленные внутренние гематомы. Меня оставили в больнице на ночь для дальнейшего наблюдения, забинтовали ту часть тела, где были сломаны ребра, и наложили шину на плечо. После этого меня перевели в палату. Укладывание в постель оказалось очень болезненным. Меня напоили сильнодействующими болеутоляющими препаратами.
Потом пришел Брайан. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять, насколько я была плоха. Глаза у него так почернели и впали, что сверкали. Говорил он едва слышимым шепотом:
— Эти подонки удрали. Можешь на этот счет не заблуждаться.
Я согласно моргнула. Обезболивающее, которое я приняла, еще не подействовало, и разговаривать было больно.
— Мне нужно было бы поехать с тобой, — продолжал он. — Если бы я был там, ничего подобного не случилось бы.
— Это моя вина.
— Это не так. — Он пристально разглядывал царапины и кровоподтеки на моем лице. И помедлил, прежде чем продолжить. — Марк видел, как ты уехала с Джесси.
— Не нужно…
— Почему нет?
Его голос становился все громче. Назревал очередной спор, а у меня на него уже не было сил.
— Что случилось? Где он?
Я с изумлением посмотрела на него. Что он имеет в виду, спрашивая, где Джесси?
— Разве он не знает?
— Марк пытался, но не смог нигде найти его. Эван, неужели он оставил тебя там одну?
— Нет.
— Не пытайся защитить его.
Позади него, в дверях, показался Марк.
— Делани.
Брайану хотелось услышать правду. Он стоял у кровати, ухватившись обеими руками за боковое ограждение.
Марк подошел к кровати.
— Сейчас не время и не место.
Он снял пиджак и галстук, а его сорочка была измазана кровью в том месте, на которое я клала свою голову.
Я посмотрела на Брайана:
— Я сама вышла из машины. — Я подвинулась и поморщилась от боли. — Джесси умолял меня сесть обратно, но я отказалась.
— Почему? — спросил Брайан.
— Не твое дело. — Можно было подумать, что они не понимают, что мы могли поссориться. — Мы увидели приближение машины Марка и решили, что находимся в безопасности.
— Ему следовало…
— Перестань, — потребовала я.
Марк положил руку ему на плечо.
— Расслабься.
По его виду стало ясно, что Брайан слушаться не хотел, но рука у Марка была твердая. Брайан согласно кивнул, осмотрелся и ушел. Марк с облегчением вздохнул.
— Спасибо, — сказала я ему.
— Я не заслуживаю никакой благодарности. Телохранитель из меня получился никудышный.
— Ты появился. А это дорогого стоит.
Он осторожно, указательным пальцем, убрал локон волос с моего лба. Выражение лица у него при этом было серьезным. Боль, которая сквозила в его взгляде, смущала меня. Мне не хотелось, чтобы человеческое внимание ко мне выражалось таким грустным взглядом.
— Ну и досталось же там тебе, — сказал он.
— Ничего особенного.
— Вот в чем состоит истинная храбрость. Когда очень страшно держать голову высоко поднятой и доводить дело до конца. Ты именно так и поступила. Поэтому и осталась в живых.
Слышать такое было очень больно. У меня было совершенно другое объяснение своего поступка. Самонадеянная дура. Я недооценила степень риска и переоценила собственные возможности. Быстрота ног и красивое вранье с такими подонками, как Минги, ничего не значат. Их ничто не остановило бы, что бы я там ни делала и что бы ни говорила.
Снова набежали слезы. Они щипали глаза и царапины на щеках.
— Черт побери, ой!
Я стирала их здоровой рукой. Марк достал платок и вытер мне лицо. Потом он пригладил мне волосы.
— Тебе нечего стыдиться. Ты меня слышишь? Ты попала в очень непростую ситуацию и сумела выйти из нее с наименьшими потерями.
— Отлично. В следующий раз я не стану выступать в тяжелом весе.
Его карие глаза от удивления округлились. Он улыбнулся, покачал головой и погладил мне руку.
— Тебе известно, что ты просто изумительна?
Потом он поднес мою руку к губам и поцеловал ее в ладонь. Потом он поцеловал меня в запястье, потом он поцеловал по очереди каждый из моих пальцев, подолгу задерживая губы на одном месте.
Это было невероятно трогательно, сексуально и вызывало поразительные эмоции. Убирать руку я не стала.
— Это потому, что ты этого заслуживаешь, — сказал Марк, кладя мою руку на постель. — Отдыхай. Мы с Брайаном будем все ночь рядом, за дверью.
Когда он ушел, я долго и молчаливо лежала. Начинало действовать обезболивающее. Притуплялась боль, притуплялось сознание, пока я не перестала обращать внимания ни на поломанные кости, ни на смещенные, вывихнутые суставы, а только на овладевающую мной дремоту. Я понимала, что теряю сознание. Я еще подумала минутку. Вошла сестра. Она спросила, не надо ли мне что-нибудь. Кое-что было нужно.
Я не могла дотянуться до телефона и попросила сестру набрать для меня номер Джесси.
Джесси сидел на берегу. Было холодно. Слишком холодно для плавания, но рядом с водой мышление становилось более ясным. В постепенно краснеющем освещении накатывающиеся волны казались белыми. Солнце наполовину зашло. Он сидел здесь уже долгое время.
Джесси наблюдал, как солнце, уменьшаясь в размерах, превращается в золотистую глазурь, которая покрывает океан. Наступили сумерки. Небо, уходящее в бесконечность, посинело и стало холодным.
Он видел перед собой два выбора. Первый. Его жизнь опустеет подобно небу, станет сначала синей, потом черной и наконец дойдет до абсолютного нуля. К чему приведет второй, он не знал. Возможно, к восходу солнца. Возможно, вернет на то место, которое он занимает так долго, — к хроническому полумраку, в котором боль лишала его всего, в котором глубокой ночью к нему являлись с мольбами привидения. Какой из этих выборов причинял ему наибольшее беспокойство, он не знал.