А какой Глеб стиляжка? Только штаны узкие, да и то купил на барахолке, а пиджак, наверно, довоенной моды, с плечами на вате, как у школьного завхоза в праздничный день. Надо было давно вытащить эту дурацкую вату.
Петька бросил ранец на койку, полез в карман и отсчитал бабке три рубля. Бабка Сидорченко ласково взяла деньги, погладила Петьку по голове, хотела чмокнуть мокрыми губами. Петька увернулся. Бабка вздохнула и сказала Глебу:
— Ты, Самохин, смотри у меня… Я строгая…
Бабка повернулась и пошла за дверь. Седые, скрученные в узел волосы, широкая спина, толстые ноги в суконных шлепанцах — все было очень строгое.
— Благодарю, — сказал Глеб, выставил вперед длинную худую ногу и пожал Петьке руку. — Знаешь, что говорил в такие моменты капитан Ван Тох из «Войны с саламандрами»? «Thanks[1], черт побери!» Я поиздержался, купил китайскую авторучку, 7.50 всего, зато вещь, перо золотое. На, подержи.
Но подержать не дал, повертел, поиграл блестящим наконечником перед глазами и сунул ручку в карман пиджака.
— Знаешь, пойдем-ка работнем, говорят, корюшка речку запрудила, у моста котел. Бери сачок. — Глеб продел лохматую голову сквозь толстый спортивный свитер. — Законно. После уроков два часа каждый учащийся должен вдыхать воздух.
Пошли. Петька нес сачок, а Глеб рассказывал, как капитан Ван Тох подружился с саламандрами и научил их нырять на дно моря за жемчужными раковинами. Саламандры смешно кричали: «Ван Тох! Ван Тох!» И бросались в капитана жемчужинами, как горохом. Интересно, конечно. Петька решил сам прочитать «Войну с саламандрами».
Море шумело холодно и неприютно; послушаешь — и морозцем прохватывает. Небо мутное и тоже холодное, из такого неба в любую минуту может посыпать снег. О снеге напоминают белые хрупкие забереги на речке, сухой ледок в тени домов. А позавчера Петька чуть не заплакал: так жалко стало лета. Всем классом они ходили на рыбокомбинат: был урок-экскурсия, там им показали холодильник. В холодильнике было теплее, чем на дворе, пахло свежей рыбой, теплым берегом…
Глеб и Петька спустились под мост. Здесь никого не было. Рыбаки взмахивали сачками ниже, у забора рыбокомбината. Оттуда несло дымком костра.
— Труш, — сказал Глеб, — давай сачок!
Он сунул сачок в глубокую яму, где кружилась, взбугривалась и щелкала пузырями вода, поводил проволочным ободом, будто нащупывая что-то на дне, и, как поварешку, выхватил сачок из воды.
В сетчатом мешке шелестела корюшка. Глеб вытряхнул ее на песок — сильно запахло свежими огурцами — и снова метнул сачок в яму. Корюшка стыла на песке, умирал ее цвет, умирал запах. Глеб черпал и черпал, потом заморился и отдал сачок Петьке. А когда и Петька стал утирать рукавом пот, решили кончать. Рыбу уложили в обледенелый, будто стеклянный сачок, Глеб перекинул его через плечо и, пригнувшись чуть не до земли, полез в гору.
На мосту отдохнули и пошли потихоньку.
— Вот корюшка, — говорил Глеб, размахивая рукой, — маленькая рыбешка, а вкус — что надо. Все ее едят: и мы с тобой, и твоя учительница, и капитаны дальнего плавания, и летчики… И космонавты будут есть, только дай. Вот, знаешь, поджарить бы на сливочном масле и Гагарину с Титовым сюрпризик! Небось, ничего такого и не нюхали. Как думаешь? То-то! Вот бы благодарили! А нам что благодарность? Нам бы в космос. Помогите, скажем…
У киоска закоченевший, скрюченный старик торговал семечками, он уже не кричал, только жалобно улыбался и заглядывал в глаза прохожим.
— Продадим ему половину, — сказал Глеб и крикнул: — Дед, купи рыбки, свеженькая, завтра продашь!
Старик дал полтора рубля, но отсыпал больше половины, может, вытряхнул бы все, но Глеб поймал его за руку и ласково посмотрел в глаза. Старик сразу потерял интерес к сачку и стал улыбаться прохожим.
Один рубль Глеб отдал Петьке, в счет долга, пятьдесят копеек оставил себе на обед. В сенях они, гремя, сняли сапоги, позвали бабку Сидорченко и отдали остаток рыбы. Бабка рыбу взяла, а Глебу все-таки погрозила:
— Смотри у меня, Самохин! Я строгая.
Весь вечер бабка жарила корюшку. Петька и Глеб делали уроки. Было тихо, тепло, как дома. И бабка не кричала: «Тушите энергию, не то по рублевке накину!»
Перед уроком русского языка всем раздали тетради. Не было Петькиной, и не получила свою тетрадь Зиночка, беленькая худенькая девочка по прозвищу «Льдинка». Она очень волновалась, испуганно мигала своими большими белыми глазами и царапала ноготками крышку парты. Петька думал, что его тетрадь просто забыли.