Глориана осмотрела свое войско и сказала воинам, что не стоит бояться неравенства сил. Ведь в истории Фенвика известен случай, когда на одного воина, защищавшего герцогство, приходилось сто врагов.
— Вы будете сражаться не в одиночестве, — сказала она. — Рядом с вами будут духи ваших великих предков. Если вы и погибнете, то окажетесь среди храбрецов, сражавшихся за честь нашей родины. Если же вы останетесь живы, то будете предметом зависти ваших друзей. В сражении вам придется нелегко, но вы должны всегда помнить, что воюете ради блага вашей страны.
Кончив речь, Глориана глянула на Талли, он отсалютовал ей мечом, и она снова удивилась его необычайному сходству с сэром Роджером Фенвиком. На секунду Глориане показалось, что солнце ярко осветило самого мужественного из всех мужчин.
Забили барабаны, запели трубы, и войско двинулось со двора замка вниз по холму через мост по направлению к границе герцогства. Вдоль дороги выстроились дети, старики и молодые женщины. Кто-то хлопал в ладоши, кто-то плакал, кто-то пел старинные военные песни. Все выкрикивали громкие приветствия и чувствовали необыкновенный подъем.
Перейдя границу, маленькая армия переоделась в обычную одежду и села на автобус, а жители вернулись в герцогство и разошлись по домам.
5
Президент Соединенных Штатов тяжело опустился в кресло в Овальном кабинете Белого дома и пригладил чуть взлохмаченные волосы. Было девять часов утра, а он уже устал. У президента болела голова, но он не хотел обращаться к врачу, потому что за этим последовало бы бесконечное медицинское обследование.
Ему всего-то и нужно было пару таблеток аспирина да поспать часа два-три. Этой ночью он не выспался, потому что в два часа ночи его разбудил телефонный звонок доктора Кокнитца.
— Господин президент, моя работа успешно завершена.
И после этого заявления президент не смог заснуть, а только дремал, видя странные сны.
Президент позвонил секретарю и сказал:
— Немедленно соединитесь с министром обороны и сенатором Гриффином из Комиссии по атомной энергии и попросите их зайти ко мне как можно скорее, но так, чтобы об этом никто не знал. Еще я хочу видеть доктора Кокнитца.
Министр обороны и сенатор Гриффин появились через десять минут. Президент бодро сказал:
— Доброе утро! — И указал им на кресла, стоящие по обеим сторонам его стола. — Хочу кое-что вам сообщить, — сказал он с улыбкой. И, заметив напряженный взгляд сенатора, добавил: — Ничего политического, Гриф.
Сенатор, похоже, успокоился. Он был маленьким, беловолосым, краснолицым мужчиной, коренастым, как бульдог. Сенатор всегда носил серые фланелевые костюмы, украшенные маленьким бутончиком красной розы на лацкане пиджака. Казалось, что он готов в тот же момент взорваться, протестуя против какой-нибудь несправедливости, но в действительности это был кроткий уравновешенный человек, чей холерический образ очень помогал в работе.
Министр обороны больше всего походил на мышь. К тому же у него была странная привычка прикладывать три пальца к нижней губе, словно он не хотел сказать что-то обидное для собеседника. Он очень хорошо руководил министерством, хотя в Вашингтоне ходили упорные слухи о том, что он смертельно боится своей жены. Во всяком случае, только этим можно было объяснить тот факт, что он уходил из офиса ровно в 5.30 каждый день, что бы там ни происходило.
Наконец прибыл доктор Кокнитц. На нем, как обычно, был серый пуловер и брюки, когда-то темно-серые, а ныне почти зеленые от старости. Помимо серых брюк на докторе красовался спортивный пиджак, сшитый по его собственному дизайну, без воротника и лацканов, но зато с невероятным количеством карманов, где лежали бумага, карандаши, трубка, кисет с табаком и вчерашний сэндвич.
У Кокнитца было бледное острое лицо, увенчанное шапкой черных волос. За толстыми стеклами очков таращились очень выпуклые глаза, отчего он казался похожим на какое-то подводное существо, с удивлением выглядывающее из своей стихии.
— Доброе утро, господин президент, — сказал он. — Джентльмены, доброе утро.
В его блестящем английском слышался легкий оттенок чего-то иностранного. Это был не акцент, а просто легкий намек на то, что человек родился не в Америке.
Все молчали. Часы пробили четверть часа. С террасы донеслось щебетание голубых соек.
— Господин президент, вы когда-нибудь кормите птиц? — спросил доктор Кокнитц. — Всего несколько крошек, и они будут совершенно счастливы.