— Искреннее? — удивился тот.
— Да. Такое приватное, личное для восприятия — даже интимное, если хотите! В нём каждый найдёт что-то своё. Оно воздействует на тайные уголки сердца и в то же время открытое, честное и доступное для всех.
Конечно, такая характеристика могла казаться сбивчивой и размытой и, вполне возможно, порождала желание себя уточнить. Однако Энджелл прекрасно её понял, потому как не стал задавать вопросов и, одарив миссис Дейвис улыбчивым взглядом, согласно кивнул ей в ответ. А стоявший за ним Том даже ткнул на расстоянии в женщину пальцем и, разделяя её мнение, поддержал:
— Точно! Миссис Дейвис, вы читаете мои мысли! Эта скульптура не то, что предыдущая тётка: смотришь — и понимаешь, что к чему. А то — разлеглась тут! Замышляет что-то!
Серебристые всплески фонтана подкрасил весёлый дружный смех. Прижав к губам руку, тихонько смеялась Дора, пряча лицо в плече рядом стоящего Нолана, хохотавшего от души. Зато сам Робсон гоготал во весь голос — звонко, заливисто и взахлёб. И получал немалое удовольствие, понимая, что его шутка нашла отклики у друзей. Мы с Энджеллом смеялись беззвучно — только вздымавшаяся грудь да подрагивавшие на моей талии руки говорили об этом. Затем он успокоился и, шепнув под нос: "Вот ушлёпок!", наклонился ко мне:
— А ты что скажешь, мышонок? Тебе-то нравится?
Да, как я уже сказала, мне не могла не нравиться моя работа. Тем более такая качественная и сделанная с душой. Но я не могла открыто говорить об этом — не хотела выглядеть хвастливой задавакой, — а потому довольно скромно произнесла:
— Признаться, результат работы скульптора превзошёл все мои ожидания. Но главное —чтобы нравилось тебе.
— А мне нравится. Очень. Я просто в восторге. Наконец-то перфекционист внутри меня успокоился, полностью удовлетворённый тем, что видит.
— А что же он видит? — улыбнулась я.
— Гармонию. Сплетение двух стихий, мягко дополняющих и усиливающих друг друга. Страсть. Буйство воды. Недюжинную силу того и другого. Которая, кстати, так влияет на меня, что я даже ощущаю зависть.
— Зависть?
Несказанно удивившись, я откинулась дядюшке Ау на плечо и заглянула в зелёные глаза, пытаясь найти ответы. А он с шутливым коварством сощурил их и, дабы никто не услышал, шепнул:
— Да. Я завидую тому парню в фонтане. И если бы здесь сейчас не было никого...
Он красноречиво умолк, давая возможность мне самой мысленно закончить фразу, и я ощутила движение предательского возбуждения, норовящего накрыть меня с головой. Пытаясь его заглушить, я стыдливо опустила глаза, украдкой оглядевшись по сторонам. Но, как мы ни старались, сохранить секрет не удалось, потому как к нам тут же подступился Нолан, обронивший так же тихо и как бы невзначай:
— Братишка, так может мне всех спровадить? Нечего им тут рты разевать и кайф ломать нормальным людям. Посмотрели на фонтан — и пусть проваливают!
Нет, ну как такое можно было говорить? Ткнувшись Энджеллу в грудь, я опять тихонечко рассмеялась, тогда как он с умным видом продолжал разговор:
— Ну, ты и тиранище, братец: чуть что — и сразу коленом под зад! А самого зато не вытолкаешь и в три шеи.
— Это ещё почему?
— Потому, что ты наверняка останешься дожидаться, пока из фонтана вместо воды не заструится кофе. Так ведь?
— Э-эм... Вообще-то сегодня, думаю, стоит выпить чё покрепче. Всё-таки есть грандиозный повод.
— Конечно. Наконец-то хоть одна умная твоя мысль! — и, лучась озорством, Энджелл повернулся к остальным. — Дора, будьте добры, принесите бокалы. А ты, Том, тащи из холодильника шампанское!
— Шампанское? — тут же донеслось сзади. — Кто сказал: "Шампанское"?
Мы, как по команде, оглянулись и увидели Терри, показавшегося из-за угла дома. Наверняка он тоже пронюхал о предстоящем торжестве — подозреваю, от кого-то из братьев, — и как истинный ценитель подобных мероприятий не мог его пропустить. А потому незамедлительно явился к другу и, заручившись помощью Фрэнка, почти волочил в нашу сторону увесистый пластиковый ящик, в котором мелодично позвякивало что-то.
— Я не ослышался? — грузно пыхтя, продолжал допытываться он. — Кто-то здесь говорил о шампанском? Значит, я вовремя, как никогда, — подойдя ближе, он поставил принесённую кладь на облицовку бассейна и, выпрямившись, стёр со лба пот. — Фух! Тяжёлый, зараза!