Просто смотрел в глаза, очень серьезно. Так, что хотелось сглотнуть, прижаться к стеночке и аккуратненько по ней сползти. Такое было в этом взгляде обещание… Злорадное: " Все, дорогая, твои ходы закончились. Теперь держись"
Ну, я держалась, сначала. Сколько могла. Пока он тщательно смачивал все тело — крутил под лейкой душа, почему-то очень плотно прижимаясь. Хотя места здесь хватило бы и на пятерых. Шикарная ванная. И когда заставил держать волосы, чтобы не мешали, пока он вдумчиво меня намыливал. Почему-то руками, хотя рядом висела потрясающая по мягкости губка. Гель в руках пенился плохо. Поэтому пришлось все смывать и намыливать заново. Пытка? Ага. Мне тоже так казалось.
Пока, намыливая, снова не полез целоваться. Волосы отпускать запретил. Странная логика. Видимо, не знает, как с длинными обращаться. У него ж короткие… На робкий писк с попыткой объяснить, что они все равно уже мокрые, получила новый поцелуй. Голодный до того, что веки сами собой прикрылись. Но я еще держалась.
Сломалась, когда начал проверять качество помывки. По сантиметру. Сначала наощупь — ждал, что скрипеть буду, что ли? Скрипела, зубами. А потом на вкус. Отрывать его начала где-то в районе тазовой косточки. Вот никогда б не подумала, что там может быть эрогенная зона…
— Прекрати, пожалуйста. Я не могу больше.
Ну, очень довольный взгляд снизу. Такой мужик передо мной, и на коленях… Только дура устоит. А я, вообще-то, дура, но не настолько же…
— Мы еще не закончили. — И продолжил. Если бы не придержал, рухнула б там же. В глазах темнело. А он продолжал.
Не знаю, сколько времени. Долго. Когда уже устала выпрашивать передышку, остановился. Выдохнула облегченно. Хотела уже выпрыгнуть… Фиг там был!
— Подожди. А как же волосы?
— А что с ними не так?
— Их тоже нужно вымыть… Только теперь сама. У меня нет опыта.
— Кирилл. Ты — мерзавец. — Звучало бы, наверное, убедительнее, если бы язык не заплетался…
— Мне кажется, я это уже слышал.
— Не от меня. Я точно помню.
— Ну, пусть будет так. — Надо же, какой снисходительный…
Никогда не думала, что просто ополоснуть волосы будет так сложно. Они вообще не слушались. Путались постоянно. И руки падали. И Кирилл мешал. Очень. Так убедительно демонстрировал свое намерение… В то же время, очень осторожно — чтобы вовремя остановить самодеятельность. А она проявлялась. Весь организм сошел с ума и требовал — логического завершения. А оно откладывалось и откладывалось. Бесконечно.
А потом была спальня, в которой запомнилась только постель. Большая, прохладная, удобная. И простыни, очень гладкие, хоть немного остудили кожу.
И клубника была, и сливки. И он их, таки, пытался размазать по моему телу. Я намекнула, что после этого снова потребую душ. К счастью, намек подействовал. Кирилл и сам был на грани — чувствовалось по дыханию, по силе, с которой сжимал мой затылок, не позволяя вывернуться, чтобы хоть немного остыть.
Думала, просто сдохну от неудовлетворенности. От звенящего напряжения в теле. От того, как сводило мышцы, как судорожно пальцы впивались в кожу, не заботясь о том, что можно поранить. Да все ладони уже были истерзаны ногтями, пока не вцепилась в плечи. И больше не отпускала. Он прошипел коротко, но — не возражал. Только еще сильнее впился в губы… Чем дышала? Бес его знает, чем. Воздуха не хватало.
А потом вообще все закончилось. Он что-то сделал, невыносимое, легкое движение — и взрыв. Я, кажется, очень громко орала. И металась, как сумасшедшая. Звездочки не летали. На какой-то миг стало страшно: так же не бывает, так… слишком… чересчур… И снова кричала, долго. Потом силы кончились, и горло охрипло.
Кирилл все это время был где-то рядом. Кажется, наблюдал. Или мне померещился этот взгляд — очень сосредоточенный, будто важное что-то творится… Впрочем, неважно. Теперь уже можно и умереть спокойно. Сил на жизнь все равно не осталось…
Но мечты о том, чтобы, наконец, уснуть и выспаться, так и не стали реальностью. Он начал двигаться. Плавно, очень медленно… Почти неощутимо… Но снова перехватило дыхание…
Может, притвориться мертвой? Пошевелится — и надоест. Какой смысл бревно тормошить? Я же видела в женском журнале, что мужчинам отклик просто необходим. Это если мужчина — правильный. А Кирилл свою правильность уже доказал… Это просто у меня что-то не так с настройками…
— Лиза… Эй… О чем задумалась?
— Ни о чем… — Очень странно… Даже не хочется язвить… — Не останавливайся.
Да. Я передумала. Вот такая вот я неопределенная. Даже противно самой. Но об этом подумаю после. А пока…
— Уверена? — Вот что за человек? Почему ему обязательно нужно делать все наоборот?
— Кирилл… ты издеваешься надо мной?
— Нет. Пытаюсь разбудить и возбудить… А ты, похоже, заводишься только в момент сопротивления… — Все это, конечно, можно было бы… обсудить. На досуге… Но не сейчас, когда каждое слово, произнесенное шепотом, перемежается прикосновениями: губ — сладкими, языка — горячими, пальцев — слишком короткими, чтобы успеть прочувствовать… Ну, разве можно так поступать со слабой женщиной? Кожа, еще не остывшая от первого взрыва, слишком болезненно воспринимала происходящее… снова ей было мало всего… Пришлось, будто кошке, изгибаться, подставляясь под ласку. Чтобы не ждать, пока догадается прихватить…
— Да. Вот так.
— Ты что-то сказала? — Все-таки, язык мой — враг мой. Лучше бы заткнулась и не отвлекала.
— Кир, давай, ты заткнешься и я заткнусь? Мне кажется, разговоры мешают… — По-моему, честная сделка, и очень правильная…
— Ну, надо же… — Ох, как мне нравится, когда его рука вот так устраивается под лопатками… Приподнимая, чтобы шея выгнулась… так, чтобы затылок уперся в подушку, куда-то её сдвигая… ага, подушки — к черту… уже полетели…
Боже, наконец-то, я дождалась: мы двигаемся. Правда, совсем не так, как мне надобно… Вообще не так… И ведь знает же! Просто не позволяет мне делать то, что хочу… Сдерживает. Дразнит.
— Кирилл… — Ну, все… я теперь хныкать еще начну…
— Кто-то обещал заткнуться…
— Зачем ты меня мучаешь?
— Ты так долго делала мне мозги… теперь — моя очередь… Все по правилам… — Я бы поверила, наверное, если б его шепот не прерывался так часто. Сам же себя изводит, гад, и меня доводит, до ручки…
— И что теперь делать?
— Расслабиться. И получать удовольствие. Помолчи. И не думай.
А потом он показывал, как это — не думать ни о чем. Отдать себя во власть его тела, такого сильного, и такого нежного. Сдаться и принять все, что отдает… Ловить его хриплые стоны ртом, и благодарить — своими — за каждое новое прикосновение… И, сплетая пальцы, снова освобождать, потому, что мало — его рук, плеч, шеи, спины… Нужно успеть ухватить еще больше… Срываясь на крики, взлетать от каждого мощного движения… И снова умолять…
А потом завороженно смотреть, распахнутыми глазами, как смотрит на тебя… Ждет…И не позволять себе еще раз улететь, ожидая его…
Пока не шепнет, разрешая: "ну же, Лиз, давай"… Наконец, раствориться в неге… Удовлетворенно чувствуя, как расслабленно прижимается его тело — к твоему…
Все, прощайте мои мозги. Кажется, мы приплыли…
Блаженное оцепенение тела, ума, совести, чувств — не зря французы нарекли это "маленькой смертью"… Можно бы и до утра так нежиться… Но — не здесь и не сейчас. Не в гостиничном номере с чужим, совершенно посторонним мужиком. Которому очень не хочется мозолить глаза, когда он придет в себя и посмотрит по-трезвому. Надо бы аккуратненько подниматься, собирать вещички (поди еще, найди их, в этих хоромах)…. Но, черт… Как же это физически сложно…
В прошлый-то раз уходила отсюда на подкашивающихся ногах. А сейчас, видимо, придется ползти, или держаться за стеночку… Нехорошая, вообще-то, тенденция — таким вот образом покидать этот номер. А приходить сюда — еще более вредная.