У Виноградова в близком окружении Володина был источник информации. У Володина, как подозревал Виноградов, — тоже, вероятно, и не один. Зарплата милиционера невелика…
Бар, грязноватая скатерть, полуостывший кофе.
— Знаете, Володя, моя Анька сделала себе такую короткую прическу… Я себя прямо каждый вечер немножко педиком чувствую.
— Миша, бросьте трепаться. Давайте к делу. Я редко о чем прошу, но на этот раз…
— Послушайте, Володя. Не обижайтесь. Я всегда к вам неплохо относился, а сейчас тем более фирма в долгу — это же вы ликвидатора завалили. Если бы я заранее не знал ответа, я бы даже премию, благодарность — не знаю как — словом, денег предложил. Но вы ж не возьмете?
— Не возьму.
— То-то. А в наши дела не лезьте. С кем надо — сами разберемся.
— Но ведь если бы не случай, лично я был бы уже где-нибудь на Северном… Не кто-то — я. Тут уж дело принципа — до тех козлов добраться.
— Понимаю. И сочувствую — как человеку. Но как менту… Не обижайтесь. — Володин встал и, собираясь уходить, процитировал Киплинга, своего любимого поэта еще с честных, нищих спецназовских времен: — «Запад есть Запад, Восток есть Восток — и вместе им не сойтись…»
— Продолжение вспомните! А, ладно. Последний вопрос. Личный, не по теме.
— Валяйте.
— Вам там, в фирме, — сильно влетает за такие ляпы, как с Квадратным?
— Ну ты, начальник, даешь! — Володин весело колыхнулся всем своим почти двухметровым телом, потом внезапно посерьезнел. — Знаете, Володя… Живым оставили — уже хорошо. С «должности», конечно, попрут — у нас ведь выговоров или, там, порицаний не бывает.
— Не горюйте, выплывете.
— Попробую. Тогда уж и у меня вопрос. Тоже личный.
— Давай напоследок.
— Володя, а почему вы взяток не берете? Все равно ведь никто не верит…
— Как сказать… Уж во всяком случае — не от страха или, там, высоких принципов. Помните, Мерзляев в фильме: «Работал не за страх и не за совесть, потому что ни того ни другого у него не было».
— Уходите от ответа?
— Да нет, пожалуй… Противно. Брать с вас или с другого человека, которого по-человечески уважаешь, — его унижать. С дурака или стервеца — самому унижаться. Тем более — оно все этого не стоит. Что мне червонца до получки лейтенантом не хватало, что сейчас стольника на шмотку жене… Стал бы брать — тысяч бы не хватало: на машину, на дачу, на брюлики.
— Согласен.
— Ну и ладушки. Не увидимся больше?
— Город маленький — всего пять миллионов. Слышь, начальник, не лезь в это дело, а? — И Володин, не дождавшись ответа, шагнул к выходу.
Обыкновенно Виноградов в транспорте в час «пик» ездил только по утрам. Возвращаясь с работы, он уже не попадал в основной пассажиропоток — большинство трудящихся к тому времени успевало поужинать в домашнем уюте и задремывало перед телевизором. Но в этот вечер, следующий после неудачного разговора с Володиным, Виноградов, плюнув на все и кое-как запихнув в сейф документы, покинул рабочее место точно в определенное законом время и теперь трясся в переполненном трамвае от метро, зажатый с одной стороны огромной, каких-то патологических размеров дамой, а с другой — миловидной, прекрасно одетой, но, судя по наступательным движениям плеч и бедер, ужасно агрессивной и неприятной в общении девицей. Придя к кратковременному — до следующей остановки — консенсусу с соседками, Виноградов перелистнул страницу книги, которую умудрялся читать, коротая почти полуторачасовой путь к дому:
«… — Улик у нас хватает, чтоб доказать все, что нужно, — сказал он. — Теперь главное — выяснить: что нужно доказать?
И не спавший третью неделю Епифанов пошел в кабинет начальника управления, не евшего второй год».
Виноградов дочитал рассказ, оценил умную иронию Михаила Мишина и начал протискиваться к выходу…
— Владимир Александрович! Уважаемый! — Из припаркованного у парадной новенького «Москвича» суетливо выбирался, придерживая одной рукой пыжиковую шапку, а другую опуская в карман бежевой пропитки, полный одышливый мужичок.
«Такие не убивают», — эта мысль, пришедшая в голову Виноградову мгновенно, опередила возможный испуг.
Действительно, вместо пистолета в протянутой ладони незнакомца забелела визитка.
— Сухарев Виктор Викторович, генеральный директор кооперативного агентства «Спорттур». — Пыжик дрыгнулся вверх-вниз. — Владимир Александрович, прошу покорно — пять минут по личному вопросу.
— У меня прием до шести. — Виноградову грубостью тона пришлось прикрывать некоторую растерянность, возникавшую всякий раз, когда он убеждался в осведомленности преступного мира и в вопиющей, возможной только у нас, уязвимости и незащищенности сотрудников милиции и членов их семей.