У дверей номера для молодожёнов Черна – мать Нанэки, протягивает корзинку. В ней, на подушке из живых цветов сложена белоснежная рубашка невесты.
– Не трясись, девочка, все через это проходят. Слушайся мужа и всё будет в порядке.
Конечно в порядке. В добровольно-принудительном.
Драгош жестом пропускает меня вперёд и сам забирает у Черны "реквизит", после чего долго медлит, щёлкая замком. Даёт время освоиться в незнакомой обстановке, поняла я, проникаясь к нему робкой благодарностью и в то же время холодея от страха. Мне стоило изначально принять свою судьбу, дать нашим отношениям шанс. Сейчас бы легла, перетерпела пару мучительных минут и в тайне молилась, чтоб он реже вспоминал о супружеском долге. Да толку посыпать голову пеплом? Поздно.
Вздохнув, я бездумно оглядываю номер: два кремовых кресла с бархатными подушечками в форме сердец, круглый столик посередине, едва ли не полностью скрытый за букетом кроваво-алых роз, и вызывающе огромная кровать – главный атрибут неизбежного действа.
– Рада, не надо так меня бояться. Я не кусаюсь, – голос Драгоша раздаётся до ужаса близко, усиливая свинцовую дробь в моей груди.
– Может и не кусаешься, зато трупы в багажнике точно возишь.
– Это кто тебя так обманул? В моём багажнике катался только один пассажир – недавно сбитый лось. Тот, кстати, не жаловался. – приглушённо бормочет он, ловко скручивая мои волосы в жгут и убирая их со спины, – Так ты поэтому меня боишься, сплетен наслушалась? А я всё гадаю, куда делась твоя дерзость. Трусишка.
Его признание и ироничный тон чуть усмиряют биение пульса, но я всё-таки испуганно вздрагиваю, когда меня настойчиво притягивают сзади. И сходу не понять, что кажется страшнее: мужская рука под моей грудью или короткий поцелуй в шею.
– Послушай, я не могу! – дергаюсь в приступе подступающей истерики и, припоминая настойчивость Паши, понимаю, что мне сейчас слова не дадут вставить. Тем удивительней неожиданная капитуляция.
– Хорошо.
– Хорошо?
Радостное недоверие переходит в разочарованный всхлип, когда Драгош, обойдя меня, становится напротив. Его волчья, немного натянутая улыбка не оставляет сомнений – не отступит. Нужно признаваться. Только как, если эмоции пустились в дикий пляс?
Решительность на вдохе – страх на выдохе. И так по кругу.
– Да, – утвердительно кивнув, он отступает к кровати, чтобы прикрутить свет висящих над ней бра. А затем, вернувшись ко мне, останавливается на расстоянии вытянутой руки. – Я не буду торопить, но хочешь ты того или нет, нам придётся это сделать. Гости вечно ждать не будут. Постарайся расслабиться, тогда тебе будет приятно.
– Приятно?! – недоверчиво вскидываю брови, на миг даже забыв о муках выбора. Лгун.
– Тихо-тихо, – усмехается Драгош, скидывая пиджак на одно из кресел. Его слова прозвучали бы непринуждённо, если бы не застывшее во взгляде напряжение. Обещанная мне отсрочка обманчива, дёрнусь – вмиг перехватит и уже вряд ли станет церемониться. – Тихо, не нужно меня бояться. Давай сделаем так: я пока начну раздеваться, а ты присоединишься. Ладно?
– Ты уже начал, – машинально подмечаю, настороженно наблюдая за его движениями.
– Ш-ш-ш... – он вновь улыбается уголком рта, стягивая через голову галстук. Обыденный жест, но ничего более устрашающего и завораживающего я в жизни не видела. – Прислушайся. Я слышу, как за дверью ворчит Черна. – Говорит, а сам тянется к вороту. Медленно расстегивает верхнюю пуговицу. Следующую. Заметив моё смятение, переключается на манжеты. – Мы же уважим их почтённый возраст, не станем томить до утра?
Я неосознанно киваю, потому что его вкрадчивый голос подавляет волю. Каждое новое слово наравне успокаивает и хлещет, воспаляя недобрые чувства, сжирающие меня изнутри с того самого момента, как Нанэка объявила о предстоящей свадьбе. Кажется, именно в этот миг утекают последние надежды на чудо и резон сопротивляться. Будь что будет.
– Тебе нравится смотреть на меня? – вспыхнув, я осознаю, что невидяще уставилась на смуглую грудь, вызолоченную мягким светом бра и честно пожимаю плечами. Не знаю. Драгош меня не отталкивает, но и особого желания сближаться с ним нет, это скорее обычное любопытство перед чем-то новым. Но парня моя реакция, по-видимому, приободряет, он бросает рубашку сверху на пиджак и, взявшись за ремень, вопросительно выгибает бровь: – Поможешь?
– Нет, – шепчу, особо ни на что не надеясь. Если мужчина что-то задумал, то всё равно возьмёт и сделает. Тем более, когда за прищуром век зачинается охотничий кураж, а ноздри трепещут, учуяв чужую беспомощность. Мне почему-то кажется, что его сейчас одинаково заведёт любой ответ.