Слезы потоком лились у нее из глаз.
Ее свободная мышиная жизнь только-только началась, а у нее было такое ощущение, что уже наступил конец света.
— Я должна пойти обратно, — сказала она наконец. — Я должна отправиться обратно в зоомагазин и всех их освободить.
Куда идти, было совершенно непонятно. Мир, в который она попала, оказался опасным и неприветливым местом.
Бен долго смотрел на нее, подрагивая от пережитого волнения.
— До зоомагазина очень далеко, — сказал он. — Это слишком опасное путешествие для простой мыши.
— Боюсь, тебе придется пойти со мной, — холодно ответила на это Янтарка. — Иначе я… я превращу тебя в…
— Во что? В слизняка? — устало спросил Бен. Чтобы она ни сделала с ним в будущем, хуже случившегося это быть уже не могло.
— Нет, я превращу всю твою семью в мышей.
Янтарка чувствовала, как внутри нее поднимается волна темной силы.
Бен в ужасе отшатнулся от нее.
— Хорошо, — тихо сказал он через несколько мгновений. — Я отведу тебя в зоомагазин и помогу освободить мышей. Но за это я хочу получить плату. Слышишь? Я хочу, чтобы ты освободила меня и превратила обратно в человека.
Янтарка улыбнулась себе в усы. Она получила то, что хотела, — даже если для этого пришлось применить силу.
«А из меня получилась бы отличная злая колдунья», — подумала она.
Глава шестая
НОЧЕКРЫЛ
В бодрящей прохладе ночи колдун вершил свой полет над океаном тьмы, в котором отражался бледный лунный лик. Над ним неслись в безмолвной скачке звезды; внизу расстилался темный ковер лесов.
Ночекрыл до сих пор ощущал отголоски Янтаркиной магии. На западе все еще полыхал, медленно угасая, пурпурный столб волшебного пламени.
Ha лету колдун пел:
— О нет! — скорбно возопил Дарвин. — Только не это стихотворение! Сколько можно?!
Он зарылся головой в нежную плоть Ночекрыловой подмышки и попытался зажать себе уши всеми восемью лапками сразу.
— Любое стихотворение! Любое, только, пожалуйста, не это. У меня уже в голове гудит. Я больше не выдержу.
Поскольку мольбы явно не действовали, он перешел на более угрожающий тон:
— Еще один опус — и, клянусь хоботком моей матери, я займусь твоей яремной веной.
— Ты — нудный паразит! — с достоинством отвечал ему Ночекрыл. — Ты разбираешься в поэзии не больше, чем свиноматка — в живописи Ван Гога. Эдгар Аллан По — величайший поэт рода человеческого на всем протяжении его истории. В сравнении с ним Данте Алигьери — просто фонтан банальностей, а шекспировские вирши — жалкий лепет заики.
И Ночекрыл взял курс на ближайший дом, голося во все горло:
Дарвин вонзил хоботок в шею колдуна.
— Еще немного — и будет глотка, — пригрозил он.
— Смотри! — закричал в то же мгновение Ночекрыл. — Се источник силы, силы! Время, время, ход свой стылый свей скорее в рунный стих!
Ликуя, он заложил вираж над крышей погруженного в безмолвие дома на темной окраине города. Перед ним на тротуаре одиноко и слабо мерцал фонарь. У обочины притулилось несколько машин. Но сияние магического выброса растекалось внизу пурпурной мерцающей дымкой, то вспыхивая, то угасая, словно пламя задыхающейся в предсмертной агонии свечи.
Ночекрыл снизился, чтобы просканировать местность на предмет любых животных, обладающих магической аурой. За домом рыскала пара кошек, но ничего примечательного в них не было. У крыльца стояла полицейская машина, ее мигалка тревожно сверкала белым и синим.
Источник магического излучения располагался внутри дома.
Ночекрыл медленно приближался к нему, очерчивая широкие круги. Его огромные уши уловили человеческие голоса, доносившиеся из комнаты на втором этаже.
— Мы пришли сюда и обнаружили, что его одежда валяется на полу, — говорил папа Бена. — А самого Бена… в общем, его нигде не было.