— Дамы и господа! — добавил между тем князь в свое обращение, различив среди людей в пестром обличье представительниц слабого, хоть и жилистого, пола. — Прежде всего позвольте выразить уважение к вашему благородному труду, который продвигает нашу великую страну вперед по многим показателям, включая экологический эффект и экономический результат. Ваше бремя отлито из тяжелого бутылочного стекла, вы идете дорогой стойких и мужественных людей!..
Аудитория, до этого стоявшая неопрятной кучей, совершила при этих словах осознанное движение, в результате которого в бесформенном человечьем студне прорезались выпяченные груди и обозначились орлиные профили. Картина совершенно неожиданно стала отдаленно напоминать беседу когорты ветеранов с цезарем.
— …Но наступает в жизни каждого такой момент, когда организм подстерегает усталость, — продолжал князь-цезарь. — Знаю по себе, — доверительно сообщил он, хотя в это, откровенно говоря, было нелегко поверить, видя его славное тело, рвущееся из лохмотьев. Никто из собравшихся, впрочем, никакого сомнения в истинности князевых слов не высказал.
— …И вот когда вашей гордой душе ничего не останется, кроме как запеть про бродягу, который в степях Забайкалья… Ну, вы помните…
— "Где золото роют в горах!.."- тут же с полновесным чувством завел кто-то из стеклотарщиков, но устыдился укоризненных взглядов и затих.
Князь, однако, ничуть не обиделся на певца.
— Именно там и было дело. Так вот, повторяю: когда это произойдет, вы спросите себя: где же можно найти покой? Икария — вот место, где безмятежно и радостно живут люди нашего круга!..
"Люди нашего круга" заморгали, у некоторых приоткрылись рты.
— Если кто надумает — сердечно просим! — воскликнул князь, радушно взмахнув рукой.
— А где?.. где?.. где эта самая?.. Страна что ль такая?..
Стеклотарщики смешали святую очередь, притягиваемые к князю страшной силой любопытства и вожделения.
— Страна, страна такая… — с готовностью кивал князь направо и налево.
— И что — далеко она? — забеспокоилось общество.
— Да кому как, — растолковал князь. — Отсюда, к примеру, часа три добираться.
— А виза-то нужна? — крикнул кто-то шибко умный.
Князь сощурился и заулыбался.
— Виза у вас на фасаде проставлена. А Тёма сейчас всем даст бумажки, где изображено, как проехать.
В руках у Тёмы обнаружился портфель с надписью: "Четвертый всероссийский съезд сердечно-сосудистых хирургов". Прежде чем отстегнуть замки, раздатчик честно предупредил:
— Только без рецидивов Ходынки, господа халявщики! Чуть что — сразу в рыло.
Князь предусмотрительно отошел в сторону, вернул себе сигарный окурок и снова зажег его от нескольких услужливых огней.
Комов давно не ощущал такого живого интереса к происходящему. Затесавшись в разнообразно пахнущую толпу, он усиленно работал плечами, в нетерпении продавливая себе дорогу, и только заявление Тёмы насчет "рыла" сдерживало его пыл. В конце концов в руке оказался прекрасно отпечатанный документ с четкой схемой: внизу темнела окраина Москвы, от нее тянулась струна железной дороги. От платформы на 34-м километре был (со всеми немыслимыми подробностями, вроде отдельно стоящей сосны) прорисован путь до большого квадрата, увенчанного гордой надписью: "Икария".
Рассмотрев всё сначала снизу вверх, потом сверху вниз, Комов протиснулся к княжескому окружению. Желтая кепка узнал его.
— Мил-человек, а ты откуда здесь?
— Из троллейбуса, откуда же еще, разве не помнишь? — удивился не хуже его Комов. — Интерес имею к вашему князю, — сказал он, отчего-то переходя на цыганские интонации.
Кепка подумал, отчалил, вынырнул возле князя, пошептал. Князь кивнул. Комова допустили.
— Здравствуйте, — сказал Комов. — Вы только не пугайтесь.
— А разве я пугаюсь? — искренне удивился князь.
— Дело в том, что я из милиции.
— О! — то ли притворился, то ли действительно обрадовался князь. — Я знал многих достойных людей оттуда.
Алексей был вынужден признать, что не сомневается в изысканности круга княжеских знакомств.
— Хотел бы к вам заглянуть. Человечка одного ищу.
Князь рукой передвинул сигарный бычок во рту и озадаченно чмокнул.
— Нет-нет! — поспешно пояснил Комов. — Этот человек вполне живой и не преступник. Говорят, в Икарию подался… Бомжами я тоже не занимаюсь, не по этой части, — на всякий случай добавил он и чуть не сказал: "я — по более важной", но в голове возникла шальная мысль: а имеет ли он право решать, что в этой жизни важнее, а что нет?