— Я Алексей Комов из Госкомитета по науке.
Потом улыбнулся казенной резиновой улыбкой.
— Мы составляем картотеку ученых, представляющих ценность для нашей страны.
— Представляющих — что? — не понял Петросорокин.
— Ценность. Для нашей страны.
— Как вот эти газеты?
Комов из вежливости посмотрел на добычу у ног Петросорокина.
— Иван Алексеевич, неужели вам приятно во всем этом ковыряться? (чуть не добавил: "И царапки у вас поперли" — а он уже разглядел в руках у других икарийцев что-то вроде длиннозубых грабель, которыми они проворно разгребали мусор).
— С чего вы решили, что здесь так уж плохо? В отличие от науки, например, здесь всё, что заработано, сразу честно платят. За каждый бункер с бумагой — восемьдесят рэ. Куда выгоднее, чем на государство горбиться… У вас-то какая зарплата?
— Интересно знать, кто вам платит, — обошел Комов гнусный вопрос.
— Не знаю, — пожал плечами Петросорокин. — Заинтересованные люди. Приезжают на иномарке…
— Значит, не хотите участвовать в наших проектах?
— Не верю в будущее науки в этой стране.
Комову почему-то стало грустно и досадно от Петросорокинских слов, хотя их смысл позволял от чистого вранья перейти конкретно к делу.
— В любом случае, не могли бы вы нам помочь? Подскажите, кого из своих коллег вы считаете наиболее перспективными?
— Разве я на это имею моральное право, господин бюрократ? — величественно возмутился Петросорокин, но вот лицо его… лицо совсем не вязалось с этим протестом.
— Перестаньте, Иван Алексеевич, мы же знаем ваш уровень как специалиста! — заманивал Комовский тенорок.
— Ну… все они хорошие ученые…
— Вот из вашего отдела, например — кто?
— Калюжный неплохой специалист… Агаланов… Кловер… Хотя, я слышал, он уже за границей… Будошников…
— Будошников? — радостно воскликнул Комов. — У него машина бирюзового цвета? Я как-то заезжал в ваш институт, помогал ему толкнуть — что-то с аккумулятором случилось…
— У Будошникова никогда не было машины, — категорически пресек эти воспоминания Петросорокин.
— Не может быть! — запротестовал Комов. — Бирюзовая машина, я точно помню! Цвет такой, знаете ли, запоминающийся. Въелся в память.
Петросорокин переждал этот всплеск эмоций, после чего назидательно заметил:
— Бирюзовый "Москвич" был у профессора Цаплина.
— А! Значит, это был профессор Цаплин! — воскликнул легкомысленный молодой человек из Госкомитета, доставая блокнот. — Извините, я запишу, кого вы назвали.
"Если там, в госструктурах все такие, то понятно, почему наука развалилась", — подумал Петросорокин, наблюдая за этим клоуном.
— Кстати, этот профессор… над чем он работал?
— Не знаю, всё ли удастся припомнить… В последнее время он работал над информационной составляющей функционирования нуклеотидов — это точно.
— Что это?
— Ну, это будет трудно объяснить непосвященному.
— Хотя бы в двух словах, Иван Алексеевич! С вашим интеллектуальным багажом!.. Мне ведь начальству надо что-то докладывать!..
Петросорокин позволили Комову высказать все хорошие слова в свой адрес.
— Если вы так просите… Коротко говоря, белок НМДА, который способствует развитию памяти и мозговой деятельности… Нет, это слишком длинно. Надо еще короче. Дело в том, что человек часто умирает не от болезней, а от информации, поступающей в организм. Попробуйте каждый день говорить себе, что всё очень плохо, что вы идиот и устали от жизни, — через год наверняка заболеете раком и умрете. Цаплин исследовал именно эту область.
— Занятно! А опыты он какие-нибудь делал?.. Точнее, делал ли он опыты, которые я мог бы понять?
— Ну… например с червем. Он запускал в нервную систему червя — если конечно это можно назвать нервной системой — информационные импульсы, вызывающие стремление — неосознанное конечно — передвигаться быстрее.
— И что?
— Да так. Ничего особенного. У червя вырастали ножки.
— Ножки?
— Ну-да, ножки, ножки. Чтобы бегать.
Растопыренными грязными пальцами Иван Алексеевич изобразил каракатицу, бегущую по рубашке Комова.
Тот непроизвольно отшатнулся.
— А как он запускал эти импульсы? Как кодировал информацию? Может, аппаратура от него осталась?
— Не знаю… Кажется, всё куда-то пропало.
— Скажите, а, кроме червей, каких-нибудь еще подопытных животных он использовал?
— Обезьян.
— Больших?