— Как продвигается твое дело? — спросила девушка.
— Какое?
— О котором ты рассказывал. Икарийское.
— Я бы не сказал, что оно сильно продвигается. Иногда такое впечатление, будто смотришь спектакль сбоку с откидного места, и главные актеры время от времени исчезают из поля зрения… — он глотнул из бутылки и, не сдержавшись (ведь он задушил в себе на время милиционера), добавил:-Всё было бы совсем скверно, если бы не одно письмо… точнее, донос. Народ у нас завистливый, сама знаешь. И представляешь: в милицию поступает заявление. От людей не слишком трезвого поведения. Некий сторож Михеев стал пить не по средствам, при этом не дает никому заходить в одно из помещений товарного склада, который охраняет. А поит его — можешь себе вообразить — ЦРУ, которое прислало хвостатых гномиков!.. (Лиза засмеялась) Вот это и есть моя главная ниточка…
Очевидно сосед, несмотря на шум, плавающий в воздухе вместе с табачным дымом, расслышал какую-то часть Комовского рассказа. Прервав пережевывание бутерброда с семгой, он посмотрел на Алексея, приподняв брови.
— Извините, если мы вам мешаем нашей болтовней, — сказал Комов, понимая, что рассказы о стороже-алкоголике вряд ли радуют их благодетеля, чьи чувства настроены на возвышенную оперную волну. Чтобы не показаться совсем невоспитанным, он спросил:-Кстати, как вам спектакль?.. Позвольте представиться. Я Алексей, а это Лиза.
Седой человек кивнул.
— Мое имя вам ничего не скажет, — неожиданно сказал он (право, до чего экстравагантные люди попадаются среди отечественных интеллигентов!) — Зовите меня Михаил Эдуардович… Что касается сегодняшнего зрелища… гм… Все эти мотоциклы и прочее, на мой взгляд, показывают, что оперное искусство жаждет чего-то более современного.
— Хорошо, что на сцене нет компьютера с принтером и кофемолки, — пошутил Алексей.
— Еще будет! — пообещал Михаил Эдуардович, и все засмеялись.
— Извините, — сказал сосед, достав плоскую коробочку. — Когда-то сердце работало, как часы… а потом, видно, завод кончился, — пошутил он.
Веселый оказался гражданин, а выглядит сухарем.
— Вы читали, как пресса поносила Мякишева за то, что он оперу обстриг? — поддержал дальнейший разговор Комов.
— И правильно сделал. Опера, как и всё человеческое общество, вступила в кризис. Ну, переиграют все оперы по-новому — и что потом? Нужно обновление. Но беда человечества в том, что оно консервативно и тупо. Вспомните, как человечество оплевало и уморило Бизе, а потом спохватилось: ах, извините, ошибочка вышла, великий, оказывается, был композитор!.. А вспомним Шуберта, признанного при жизни только друзьями!.. Между тем, ведь наверняка где-то есть и в наши дни презираемый и гонимый гений, который вдохнет, наконец, современный дух в увядающее искусство оперы. Вы только представьте, как он задыхается по ночам от рождающейся внутри него музыки, словно от астмы! Лет через десять, очнувшись, все в один голос скажут: вот он, наш кумир! И будут потом еще двести лет его упорно слушать и возносить. Даже когда он, в свою очередь, устареет, а его музыка покроется мхом… А впрочем, зачем становиться великим композитором? Чтобы превратиться в позывные для мобильного телефона?..
— Вы композитор? — спросила Лиза.
— Я?.. Нет, я не композитор. Я… — Михаил Эдуардович отчего-то запнулся и докончил странными словами:- Я — другой.
— Поняла, вы — музыкальный критик.
— Я?.. Пожалуй, что критик, — сказал Михаил Эдуардович и усмехнулся. — Что-то у нас с вами прямо булгаковский какой-то разговор получается.
— Всё равно музыка — божественная, — вставил Алексей.
— Божественная. Но пульс ее уже не тот, — парировал седой. — Не нашего века.
— Но — звучит.
— Много песен-арий, потому и звучит. Хотя голос Леоноры слабоват. Не держит слушателя.
— Зато Манрико поет легко, как дышит.
— И хор, без сомнения, хорош.
— Хорош. Мне всегда было удивительно, как много совершенно разных людей объединяет и примиряет хор.
— Хор — это рабочий класс театра.
— Однако, неожиданные у вас порой суждения! — почти восхитился этой репликой Алексей.
— Каждый имеет право на свое категорически абсурдное суждение. Жизнь — штука не всегда регламентированная. Борьба стихий и идей — нормальное состояние. Например, просто едешь как-нибудь в машине…
Зазвенел звонок, и Алексей и Лиза так и не узнали, что бывает иногда, когда просто едешь в машине. Михаил Эдуардович запнулся, а потом сказал, проникновенно глядя Комову в глаза: