— Ну, не посрамим земли Русской! — сказал Вовик, вжимая в пол акселератор "Мерседеса".
Тот оранжевой птицей вылетел из тихого переулка в коварную уличную гущу.
— Что-нибудь ценное? — спросил Смагин, покосившись на странную сумку в объятиях у Комова.
— Разве не видно? — отшутился тот.
Отчего-то на протяжении всего путешествия в оранжевом "Мерседесе" Комова преследовало непонятное беспокойство.
"Архангел на нервы давит", — убеждал он себя, болезненно щурясь на широкую спину телохранителя.
Но зудящее ощущение чужого пристального внимания вцепилось и не отпускало.
"Черт возьми, неужели это и есть богатая жизнь — чувствовать себя живой мишенью?" — подумал он и вздрогнул, когда мимо окна пронеслась тень — вроде как от пролетевшей птицы.
Окружающая троица не разделяла нервное состояние следователя, и оранжевый "Мерс" летел, наполненный спокойным молчанием. Полет завершился у бело-салатового дома, новоиспеченного из бетона, но под благородную старину.
Телохранитель первым покинул авто, вошел в подъезд и через некоторое время вышел, продемонстрировав своим примером, что всё спокойно.
— Прошу! — пригласил Смагин.
Комов, прижав сумку к груди, словно ребенка, выбрался наружу.
— Это со мной, — сообщил Игорь Матвеевич мрачному консьержу; тот кивком выдал Комову пропуск и, как показалось Алексею, нажал где-то под своей стойкой невидимую кнопку.
— Круто у вас тут.
— Стараемся не доставлять вашей гильдии лишних хлопот. Всё на сигнализации, видеокамерах и спецоборудовании.
"Не поможет!" — хотел сказать Комов, но только хмыкнул — и получилось чуть ли не восторженно.
В зеркальной коробке лифта Комовская сумка смотрелась совершенно отвратительно. Да и с отражением самого себя он старался не встречаться глазами.
Когда они вошли в прихожую с аркой и фонтаном, следователь поспешил поскорее стряхнуть сумку в самый неприметный угол.
— Проходите, Алексей Петрович. В эту дверь с желтыми стеклами.
За желтыми стеклами оказалось что-то вроде кабинета. Впрочем, для чистопородного кабинета здесь было слишком много всего: пианино, какие-то надменные вазы и даже горка с хрусталем и стеклом под разное настроение и любые напитки. Комову особенно понравилась молочно-белая ваза, покоящаяся в изощренном чугунном плетении.
— Нравится? — интимно спросил Смагин у него за спиной.
— Да нет. Гляжу: не вылезет ли из-под какой-нибудь цацки тень Института генетики.
Даже кожей можно было ощутить, что Игорь Матвеевич оскорбился. Но, как галантный хозяин, заставил себя промолчать.
— Выпьете что-нибудь? Виски, коньяк… или — пивка? — добавил он с каплей яда, вспомнив о полуплебейском положении гостя.
Ах, с каким сладостным удовольствием выпил бы Комов какого-нибудь вкусного пива из запасов наглого капиталиста. Но теперь пришлось буркнуть:
— Виски.
— Поддерживаю ваш выбор. Присаживайтесь, — пригласил Смагин опуститься в кресло сдобной формы, а на широком и низком деревянном столе стали появляться современные атрибуты гостеприимства: ваза со льдом, два кряжистых стакана с изображением далекого Лондона и бутылка с шагающим человечком.
— За наших лучших пинкертонов!
Под эту то ли насмешку, то ли лесть Комов глотнул плотную жаркую жидкость, цветом издевательски похожую на желанное пиво.
— Теперь я вас слушаю, Алексей.
— Обстановка изменилась, Игорь Матвеевич.
— Улучшилась или ухудшилась?
Комов еще раз приложился к напитку.
— Помните ту штуковину, что вы нашли в машине? Это уже позавчерашний день. Прогресс у этих существ идет очень быстро. У людей между топором и паровозом прошли тысячи лет, а им потребовалась всего лишь пара недель.
— Они построили железную дорогу? — заинтересовался Смагин и тоже хлебнул из стакана.
— Хуже.
— То есть?
— Хуже — значит, хуже, — сказал Комов, раздражаясь от законного, в общем-то, Смагинского любопытства.
— Странный ответ на вполне конкретный вопрос, — сказал, тоже раздражаясь, Игорь Матвеевич.
— Если бы я знал точно, я бы вам рассказал.
— Так расскажите, что знаете.
— Это только догадки и предположения.
— Получается — вы оторвали меня от всех дел…
— Срочных, — подсказал Комов.
— Срочных. И важных, — подтвердил Смагин. — Исключительно чтобы сообщить о том, что у вас имеются некие неясные подозрения, которые вы не в состоянии открыть?
— Не совсем так. Я хочу сообщить, что должен по крайней мере несколько дней быть неотлучно с вами.
Смагин на некоторое время потерял дар речи; глаза сузились и посмотрели на Комова с насмешливой брезгливостью — как при первом знакомстве.