В конце концов решили посадить пойманную тварь в стеклянный кувшин.
— Посудину я вам лично верну, — пообещал Комов.
— После того, что вы накрушили, лить слезы по какому-то кувшину было бы просто смешно!
Передвинув стакан к краю дивана, они сбросили обмякшее тело пилота в подставленный кувшин. На горло кувшина надели дуршлаг и примотали его скотчем.
— Прямо Бутырка! — удовлетворенно сказал Смагин. — Чем я вас отблагодарю? (это уже Комову).
— Простите?
— Вы мне все-таки жизнь спасли… И куртку свою, вон, испачкали.
— Не волнуйтесь, обо мне позаботятся.
— Кто? Государство? Сколько вам платят, я знаю.
— То есть? — оскорбился Комов.
— Ниже пупка.
В памяти у Алексея всплыли сначала столики "Пикадилли", потом голос Марата, и пришлось сделать над собой довольно неприятное усилие, чтобы сказать:
— С моим пупком я сам разберусь.
— Что ж, спасибо за всё. А я, наверное, теперь все-таки очень скоро съеду. Отправлюсь подальше, куда эти твари не скоро доберутся. Они ведь не водоплавающие?
— Не тешьте себя надеждой.
— Отнюдь не надеждой. Просто я всегда верил в чудеса.
Комов чуть не поперхнулся.
— Вы?!
— Не волнуйтесь, я полный циник, как вы правильно обо мне думаете. То, что я сказал — это обычный прагматический расчет: когда надеяться не на что, надо надеяться на чудо… Ну, так что я могу для вас сделать?
— Не сейчас, — сказал Комов, уже не отбиваясь изо всех сил.
— Когда же?
— Потом… когда свершится чудо… или… позже, ближе к пенсии.
— Договорились. Надеюсь, что мы оба доживем до вашей пенсии.
— Если доживем до конца года.
— Фу! Почему так печально?
— Не знаю. Наверное, потому, что я не циник и, следовательно, не верю в чудеса.
Смагин засмеялся. Потом посмотрел на часы и замялся.
— Я отъеду часика на два, а?
— Куда? — остолбенел Комов.
— К… одной знакомой.
— Ладно. И я с вами.
Теперь остолбенел Игорь Матвеевич.
— Вы что — не в себе?
— Вот, значит, оно, ваше срочное дело!
— Видите ли… что тут делать? Семью-то я отослал за границу, как и обещал вам…
— Не надо меня втягивать в ваши личные проблемы! Надеюсь, вы понимаете, что без меня ваши передвижения пока исключены? А я к вашей… этой… знакомой не поеду.
— Тогда — может пригласим ее сюда?
Комов не нашел сил, чтобы возразить заискивающему коммерсанту, а Смагин догадался тут же быстро набрать номер.
— Пупс? Ты извини, я приехать не могу… Да, круто изменились обстоятельства. Дня через два я улетаю… Да, далеко… Нет, очень надеюсь, что не навсегда… Ну, не расстраивайся. Заезжай — попрощаемся… Нет, не один, с ангелом-хранителем. Ты его не знаешь. Некто вроде вновь обретенного родственника… Проведем вечерок чинно, по-семейному, чаю попьем…
25
Уже на следующий день после пленения маленький серый пилот был в надежных руках. В недрах одного из громоздких зданий на площади Лубянка он — уже без шлема и парашюта — лежал на канцелярском столе на специально изготовленном по его росту станке; все четыре лапы и хвост были аккуратно зажаты в нехитрые приспособления.
Кроме него, в тихой просторной комнате, обитой деревянными панелями, находились два человека в серых костюмах и один в темно-зеленом. Все трое курили; пилот, разумеется, нет.
Дверь открылась, впустив еще одного человека — в темно-синем костюме в полоску. Курившие дружно встали, безропотно раздавив окурки в громоздкой казенной пепельнице.
— Как он? — спросил вошедший.
— Оклемался, товарищ генерал, — ответил человек в темно-зеленом.
Тот, кого назвали генералом, подошел к столу и некоторое время разглядывал распятое существо с бесстрастным лицом хорошо владеющего собой человека.
— Ишь, гусь! — произнес он наконец.
Сдержанные улыбки подчиненных дали понять, что они оценили юмор начальства. Увидев, что прикрученный пошевелился и приоткрыл глаза, человек в синем костюме наклонился над ним и сказал раздельно и четко, как говорят иностранцам:
— Я генерал Яблоков. Ваше упрямство оказывает вам плохую услугу. Советую сотрудничать со следствием. Тогда я обещаю вам хорошие условия заключения… и улучшенное питание, — добавил он, прикинув, что бюджету его ведомства это обойдется недорого.
"Лично буду носить крошки со своего стола", — хотел добавить он, но профессиональное чутье безошибочно подсказало, что такая фамильярность в данном случае будет излишней.
— …В противном случае с вами будут обращаться как с опасным преступником… со всеми вытекающими последствиями.