Мишка понемногу начал понимать, куда делись самолеты, и почему так пусто на улице, по которой они шли, и на которой уж наверное обычно было людно и машинно.
— Ты главный что ли у них? — спросил он.
— А ты хочешь быть главным?
— С чего это? — удивился Мишка.
— Правильно, — одобрил профессор. — "Главный" — куцее наивное понятие, рожденное жалкими человеческими амбициями. Надо быть не главным — надо быть всем.
— Всем — кем?
— Просто: всем.
"Чего он глупости болтает? — подумал Мишка. — В школе, наверное, одни двойки сшибал".
Впереди уже открылись кремлевские зубцы с несколькими башнями.
— Хочешь, зайдем в Кремль? — предложил профессор Мишке.
— А чего я там не видел? — на всякий случай сказал тот.
— Отлично, Миша. Пойдем лучше по территории, не запачканной человеческой нечистоплотностью.
Мишка понял: в Кремле давно не убирали, и потому там очень грязно.
— А ты все-таки скажи, откуда знаешь, как меня зовут? — снова спросил он. Очень его интересовала эта загадка.
Странный дядька засмеялся, будто Мишка сказал что-то смешное.
— Я знаю даже как зовут твою маму: Елизаветой.
— Ну да, — сказал Мишка. — Лизой.
— А папу — Алексеем.
— Да он не папа мне.
— Не папа?
— Ну, вроде, — сказал Мишка. — Может когда-нибудь станет папой.
— А он тебе нравится?
— Ну да… — протянул Мишка. — Ничего так… — и задал вполне законный вопрос:-А ты знаешь, где они?
— Они у меня в гостях.
— И мы к ним идем?
— Нет. Сначала мы пойдем на Красную площадь.
— Зачем, Андреич?
Цаплин улыбнулся, услышав "Андреича". Он даже остановился, правда — всего лишь на секунду, и тут же они пошли дальше, пересекая широкое мощенное камнем пространство, на другом берегу которого за редкими осенними деревьями уже во весь размах высился багровый Кремль.
— Я о тебе думал, Миша. Я знал, что ты есть. И я хотел, чтобы мы с тобой вот так встретились и запросто поговорили.
— Давай поговорим, — согласился Мишка. — А о чем?
— Сейчас ты кое-что увидишь, — продолжал Цаплин, не отвечая на Мишкин вопрос, — и многое поймешь.
Они вышли на Красную площадь. Ничего такого на ней — обещанного супер-пупер необычного — не было. "Сколько еще идти-то, чтобы увидеть, что ты обещал?" — хотел спросить Мишка, но вдруг увидел, присвистнул и невольно прижался к Андреичу. Громадное пространство площади было покрыто слегка шевелящимся ковром. Тысячами… сотнями тысяч мышей. Не видно было ни глаз, ни хвостов — сплошное плюшевое покрывало. Только у тех, что находились совсем близко, можно было различить блестящие бусинки на мордах и, если приглядеться — мелькающие пятнышки носов.
— Ну и фашистов! А они на нас не нападут?
Профессор опять засмеялся — счастливо и загадочно.
— Увидишь.
Когда фигура Цаплина возникла над горизонтом площади, ковер заволновался и превратился в колеблемое ветром озеро. Мишка покрепче прижимал к себе доску и старался не отставать от Андреича. Они прошли мимо каменных трибун и блестящего гранитного бока Мавзолея и стали подниматься по зажатой между стен лестнице. На середине восхождения профессор остановился, чтобы сказать:
— Наступает важный момент для тебя, Миша. Ты должен понять, что поступил сегодня неправильно и постараться искупить свою вину.
Мишка насупился и промолчал.
Преодолев оставшиеся ступени, они очутились на длинной лоджии, как у тетки Софьи, но шире и больше, и Мишка понял, что это то самое место на Мавзолее, которое он видел в телевизоре. Важное место.
Как только они с Адреичем появились на важном месте (точнее, как только появился профессор, поскольку Мишкина голова едва торчала над парапетом), над расстилающейся перед Мавзолеем площадью возник звук — тонкий писк, постепенно растущий и в конце концов перешедший в пронзительную органную ноту.
Профессор поднял руку и некоторое время так стоял, приветствуя бесконечный писк, а Мишка с удивлением обнаружил, что мыши расположились на площади не кучей, как кому хочется, а ровными квадратами, будто нарезанный пирог.
Когда писк начал утихать, послышалось стрекотание, и Мишка — в который уже раз за этот день — опасливо напрягся: прямо на них с Андреичем неслись несколько мышиных вертолетов. Профессор, однако, никакого беспокойства не проявил, был невозмутим, как школьный завуч Иван Николаевич, и Мишка его зауважал.
Вертолеты облетели седой Цаплинский ежик и приземлились на гладкий гранит парапета. Стрекотание смолкло. Винты еще продолжали вращаться, когда из прилетевших машин выбрались несколько мышей — штук десять — и направились к профессору и Мишке. Вряд ли мы узнали бы среди них генерала Тиуи, хотя, разумеется, он тоже там был.