— Верно! Сто болтов! — подтвердил Мишка. — Любой цирк байда против этих чумриков!
Услышав радостное Лизино кудахтанье, он упреждающе выставил вперед ладонь, чтобы не дать испортить такой замечательный день:
— Мам, не парься! Я сам разденусь и умоюсь!
— Ну, как отдохнули? — спросил Арнольд Андреевич, обращаясь исключительно к Комову, поскольку все Лизины чувства, кроме одного, были временно парализованы появлением Мишки. — Наслаждались покоем? Развлекались музыкальными воспоминаниями?
Комову показалось, что в Цаплинском вопросе затаилась непонятная усмешка.
— Какими еще музыкальными воспоминаниями?
— Я всегда считал, что вы знаток и ценитель музыки. Разве не так?
И снова Комову почудился недосказанный тайный смысл.
— Вы на что-то намекаете? — внутренне напрягшись, спросил он.
Цаплин развел руками.
— Разве только на то, что хочу пригласить всех вас пообедать со мной и послушать хорошую музыку!
38
"Миш-ша, Миш-ша!.."- звал странный шепелявый голосок.
Мишка разогнался на доске и взлетел с обрыва. Далеко-далеко внизу синело море, он летел так быстро, что захватывало дух. Но голос не отставал:
"Миш-ша!.."
Внезапно небо пропало, вместо него вокруг была темнота, только голос не исчез — он всё так же то ли пищал, то ли шипел:
"Миш-ша!.."
— Это кто тут? — напрягшись, спросил Мишка. Очень хотелось спать, сон такой был классный.
Но этот всё шипел:
— Миш-ша…
— Что? — спросил Мишка.
— Есть важный разговор, — ответил попискивающий голос.
— Вы что ли привидения?
Голос на некоторое время замолчал, потом сказал:
— Включи тихонечко свет.
Довольно жестокая просьба посреди ночи, не правда ли? При мысли о том, что придется высунуть хотя бы палец из-под одеяла, Мишка поежился. Но привидение настаивало:
— Включи!
Собрав сонную волю, Мишка выпростался из-под одеяла и, прыгая босыми ногами по холодному полу (противней этого, как известно, нет почти ничего на свете), добрался до выключателя и ослепил себя электрическим светом.
Когда глаза удалось открыть и в них перестали извиваться зеленые червячки, Мишка увидел на тумбочке возле кровати небольшую кодлушку мышей. Один из них поднял мегафон, и тот же голос, который был в темноте, сказал:
— Разговор, Миша.
— Какой еще разговор? — сказал Мишка, залезая обратно в постель.
Гости попищали между собой.
— Вчера из-за тебя погиб пилот Ипи, орденоносец, отец пятидесяти шести детей.
— Военные пилоты часто гибнут, — сказал Мишка, догадываясь, куда грозит свернуть разговор. — На то и война.
— Не очень так. Мы считаем, что ты виноват, и намерены тебя судить.
— Ну и судите. Он за мной гнался, а мне что делать? А если бы он в меня ракетой запулил?
— Запулил в него ты. Тебя можно судить по статьям за терроризм, убийство и порчу военного имущества.
— Да я сам вас буду судить! — в запальчивости сказал Мишка.
— Приговор может быть серьезным…
— Я сам вас к такому серьезному присужу, что не обрадуетесь!
— …вплоть до смертной казни.
— Вы… меня? — сказал Мишка. — Андреич с вами знаете, что сделает? Самое страшное, что умеет!
— Однако ты можешь искупить свою вину.
— Деньги отдать? — догадался Мишка. — Ишь, какие ловкие!
— Ты должен пойти к профессору и передать наш ультиматум. Генерала Тиуи необходимо сместить. Профессор должен знать, что генерал ведет себя в последнее время преступно, на вашем языке: он стал козлом.
— А сами почему Андреичу не скажете? — спросил Мишка.
— У нас нет возможности его увидеть. Нас не подпускают.
— Не подпускают? А вы — силой пробейтесь, — посоветовал Мишка.
— В случае отказа тебя будут судить по всей строгости, — вместо спасибо за этот дельный совет сказал писклявый голос.
— А что, у него… этого летчика правда пятьдесят шесть детей? — спросил Мишка.
— Правда.
Мишка вздохнул.
— Я им потом что-нибудь куплю вкусное. Что они любят-то?
— Мы ждем, пока ты ответишь.
— Ладно, скажу я Андреичу. Повторите, чего там надо?
— Мы пойдем прямо сейчас.
— Прямо сейчас? Что я — на голову стукнутый? — фыркнув, сказал Мишка. — Сейчас спать надо.
— Надо прямо сейчас. Нет времени.
— Да ладно! — сказал Мишка. — Ночь ведь. Говорю вам: я спать хочу.
— Сейчас. Это очень важно. Потом будет поздно в любой момент.
Почему поздно будет именно потом, Мишка не понял. По его разумению, поздно было именно сейчас, ведь ночь глухая. Но он почувствовал потребность сделать мышам что-нибудь хорошее. Всё-таки надо же — пятьдесят шесть детей, оказывается, было у сбитого летчика. Как он их только всех по именам помнил?