— А вот это и называется «женить на себе». И не надо было делать вид, что ты такая особенная, что тебе на фиг не нужен штамп в паспорте, такая вся современная и свободу уважаешь. Такая же, как все. Алчная бабища. Не надо на меня так смотреть. — Его тон неуклонно повышался. — Именно алчная бабища, говорю твоими же словами. Сначала ты мне впариваешь какую-то байку о непроходимости труб, под этим предлогом перестаешь предохраняться. А все для чего? Для того, что всем бабам надо. Залететь, зная, что мужик порядочный и никуда не денется.
— Никакие это не байки! Мне вообще сначала сказали, что это бесплодие. Господи, ты хоть понимаешь, что значит бесплодие, или это для тебя пустой звук? Только потом, в Центре планирования, успокоили, что я могу забеременеть, но у меня меньше шансов, чем у других — одна из труб… Ну я же тебе говорила! Я же ничего не скрывала! Это такая удача… Врачи говорят, что первого ребенка желательно родить до тридцати лет, потом увеличивается возможность всяких там отклонений. Ну, ты же знаешь… — потухшим голосом закончила Татьяна, следя за его реакцией.
— Так что за проблемы, — добродушно улыбнулся Олег. — Ты же еще молоденькая у меня, тебе всего двадцать восемь.
— Двадцать девять.
— Ну и что? Вон на Западе и в сорок рожают, и нормально. Подумай сама, зачем тебе это сейчас? Ни жилья своего, ничего. На работе только-только в гору пошла, глупо сейчас все бросать. У меня ничего не ясно, банк в любой момент может лопнуть — и я без работы. Ребенка надо заводить, когда ты готов, уверен в завтрашнем дне…
— Так и без детей останешься.
— Блин, как мне уже все осточертело. — В голосе Олега от добродушия ничего не осталось. С усталостью и раздражением он уставился на пепельницу. — Все так и норовят попользоваться. Начальство на работе имеет каждый день, родители дома… Перед всеми — отчитывайся. Теперь и ты. То, что ты делаешь — просто циничный шантаж, Таня. И это не в первый раз, ты знаешь, о чем я говорю. — Татьяна машинально глянула на узкие шрамики, чуть белевшие на левом запястье, и к горлу подкатил комок. — И сейчас ты в очередной раз приперла меня к стенке. Конечно, Олежа такой хороший мальчик, покладистый болван, он будет делать все, как скажут. Надоело!
Она слушала и в очередной раз чувствовала, как вина и стыд затопляют ее, вытесняя гнев и ощущение собственной правоты. Действительно, пошлая, алчная бабища с банальными приемчиками. Он же не подлец какой-нибудь и они уже столько вместе — почти четыре года, и Олег ее ни разу не обманул. Все так, но ребенок… Гнев и отчаяние вновь нахлынули на нее, сметая все никчемные мыслишки. Татьяна, неожиданно для себя, вдруг шарахнула ладонью об стол так, что пепельница подпрыгнула, заставив Олега вздрогнуть всем телом.
— ДА ПРИ ЧЕМ ТУТ ТЫ!!!
— Тише, тише, — зашипел Олег, озираясь по сторонам. С соседних столиков бросали заинтересованные взгляды. Но Таньке было все равно. Она не чувствовала своего голоса.
— Ты что-нибудь видишь вокруг, кроме себя, любимого?! Я тебе говорю про свое здоровье, ты же докторский сынок, должен понимать! Про свои насморки ты очень хорошо понимаешь! Я тебе говорю, что это, возможно, мой единственный шанс родить. Я говорю про этого малыша, тебе когда-нибудь приходило в голову, что аборт — это убийство? А ты мне про свою вонючую работу, про своих, блин, родителей! Что ты о себе возомнил? Мне на фиг не нужны твои женитьбы, мне нужен этот ребенок, понял?!
— Это, как всегда, красивые слова! — Теперь он тоже орал, не обращая внимания на откровенный интерес посетителей «Дикого Дрейка». — Ты прекрасно знаешь, что я не брошу ребенка, если он родится, я не так воспитан. Загнала меня в угол и строишь из себя мученицу, а я такой негодяй и должен чувствовать себя виноватым. Хитрые бабы!
Таньке вдруг стало смешно. Она как будто увидела со стороны эту сцену: сидит не юная уже девушка, нервничает и пытается чего-то добиться от инфантильного субчика, больше всего на свете ужасающегося от мысли, что ему придется самому о ком-то заботиться и принимать ответственные решения. Ему так страшно, что не понятно и даже не слышно, о чем речь идет. А чего она, собственно, хочет? Женился чтобы? Да ни фиг ей такая семья. Что она вообще здесь делает, с этим чужим, абсолютно чужим человеком, зачем рассказывает ему о сокровенном: о болезнях, о радостях? Внизу живота опять потянуло, посильнее, чем с утра. Ладно, Танюша, ты не услышала то, что хотела, а значит, и рассиживаться больше незачем.
— Я про Фому, ты про Ерему. Как обычно. — Она решительно встала. — В общем, так. Ребенка я оставлю, а от тебя мне ничего не нужно. Даже признания отцовства не нужно. Так что ни в какой угол я тебя не загоняю, живи себе спокойно. И забудь обо всем, что между нами было. Я постараюсь забыть. Чего глазки испуганные? Боишься, что опять? — Она вытянула вперед левую руку и засмеялась. — Не бойся, трусишка, зайка серенький. Я очень хочу жить, так сильно, как никогда. Ради него.