— Так вы что, и не того?
— В конце концов она допустила меня к своему священному телу, все вышло так скомканно и неинтересно, что для продолжения этих игр у меня не хватило ни сил, ни желания.
— Но у тебя тут лицо! А фоток-то ее! Целая галерея.
— Ну, это мы просто гуляли, а мой друг нас щелкал от нечего делать.
— Только не говори мне, что ты к ней ничего не чувствовал.
— Как же, чувствовал поначалу.
— Больше или меньше, чем ко мне?
— Вот ты к чему! Слушай, ну это же абсурд. Это было черт знает когда, я и забыл уже. Нашла, к чему докапываться. Если на то пошло, то девицы, с которой у меня действительно что-то было, на фотографиях здесь нет.
— Что-то было? А когда?
— Таня, прекращай! Это уже не смешно. Между прочим, судя по твоим рассказам, мужиков у тебя было больше, чем у меня баб.
— Но это тебя не слишком терзает.
— Потому что глупо ревновать к прошлому. Вообще ревновать глупо.
— Конечно, глупо. Потому что это чувства, а чувства всегда глупы. А когда чувств нет, можно и не ревновать.
— Ну что мне сделать, чтобы ты успокоилась? Сказать тебе, что я еще ни к кому не относился так, как к тебе? Что все эти бабы просто хотели меня женить на себе, потому что я такой хороший пай-мальчик и всегда нравился всем мамам? А ты другая, и это я в тебе ценю. Так не опускайся до уровня всех этих, как ты сама выражаешься, алчных бабищ!
Подобные разговоры стали не редкостью, и уже доходило до конфликтов. Танька с трудом сдерживалась, чтобы не орать, когда он машинально скашивал глаза вслед короткой юбке или штанам в обтяжку. Ей казалось, что он все время ее с кем-то сравнивает. Татьяна оголтело бросилась во все тяжкие борьбы за красоту: спортзал, бассейн, солярий, маникюры-педикюры, диета, антицеллюлитный массаж. Она выглядела так хорошо, как никогда. Но парадокс: чем совершенней становилась ее фигура, чем ухоженнее лицо и руки, тем ущербней она себя чувствовала. Сбросив за полгода семь кило, она получила фигуру, на которой не было ни капли жира. С ее длинными ногами и пышной грудью впору было уже позировать на обложках журналов, но теперь она страдала от своего маленького роста. И даже всерьез стала собирать сведения о том, где и как в хирургическом порядке можно нарастить несколько сантиметров.
Но настоящий нервный срыв Татьяна получила однажды весенним днем в парикмахерской, когда пришла делать мелирование. Давно недовольная своими серыми волосами, она решилась подсветлить несколько прядок. Весь фокус был в том, чтобы это выглядело максимально естественно, как будто они сами выгорели, потому что Олег ненавидел крашеные волосы. Когда Танька увидела в зеркале результат, с ней что-то случилось. «Вашу мать, это что, осветление перышками середины восьмидесятых? Что вы со мной сделали?» Она никогда ни на кого так не орала, за исключением своих родителей. В конце концов она разрыдалась и сказала, что ее жизнь кончена. Растерянные парикмахерши столпились вокруг горе-клиентки, протягивая стаканы с водой, гладя по плечам и наперебой предлагая способы исправления ситуации. В итоге ее покрасили очень дорогой краской золотисто-русого цвета лишь на полтона светлее ее настоящих волос. Это действительно был шедевр: вроде бы ничего не изменилось, но лицо вдруг стало светиться. Олег ничего не заметил, и Танька была счастлива.
Прошел год со дня их знакомства, и Танька, следуя очередной блажи, купила пятидневную путевку в санаторий для очищения организма. В программу, помимо драконовской диеты, включались сауна, массаж и психолог, приятная женщина средних лет, больше похожая на учительницу начальных классов. Все голодающие проходили плановый осмотр, и Танька в числе прочих получила стандартное задание: выбрать из разноцветных бумажных квадратиков понравившийся. Она выбрала серо-синий цвет грозовой тучи. Психолог спросила, почему именно этот, и Танька ответила, что это, на ее взгляд, самый красивый и благородный цвет из всех предложенных. Психолог предложила ей прийти отдельно. Пройдя еще несколько тестов, Танька наконец не выдержала:
— А в чем, собственно, дело?
— Вы не хотите мне рассказать причины вашей депрессии?
— Депрессии? — Танька презрительно скривилась. — Нет никакой депрессии. У меня все хорошо.
— Если я не ошибаюсь, а я еще ни разу не ошибалась, у вас глубочайшая депрессия на грани нервного срыва. Я вас не буду, конечно, заставлять, но вам станет легче, если вы расскажете, что или кто вас мучает.