– Ох, ну ладно, – вздохнул самец. – Землеройки так землеройки. Не будем ссориться из-за таких пустяков.
И ласки скользнули в лощину голодными тенями, разя направо и налево с быстротою молнии, и кровь обеих армий стекала из их пастей, оскаленных в улыбке довольства. Не спасся никто. Утолив жажду крови, ласки побежали прочь, оставляя за собой на снегу груды крошечных трупиков.
– Прекрасная территория, – заметила самка. – Самая лучшая. У нас такой ещё не было. Я бы, пожалуй, здесь и поселилась.
– Да, неплохая, – согласился её спутник. – Очень даже недурственная территорийка. Славно мы тут с тобой заживём!
И они любовно потёрлись носами на бегу и прижались друг к другу так тесно, что филин, упавший камнем с лунного неба, сразил обоих одним ударом когтей.
– Моя земля! – пропыхтел филин, кое-как набирая высоту с обвисшими в когтях телами ласок. – Надо же – две за раз! Вот бы жёнушке рассказать, да ведь не поверит. Ух, как вы правы, господа хорошие! – захохотал он. – Отменная территория!
И филин полетел дальше. Залитая лунным серебром земля скользила вспять под его крыльями, а он всё летел и летел: над Луговой Кладовкой Взаимопомощи и над полями за перелеском; над мусорными кострами на свалке и заводными игрушками в баночной аллее, над задворками крысиного города, где дребезжала свой надтреснутый вальс карусель; над новыми горами отбросов и над обугленными останками кукольного дома с провалившейся мансардой и покосившимися трубами, уже без дозорной башенки, – дома, покинутого благородными леди и джентльменами давным-давно.
Убедившись, что опасность миновала, Квак и мышонок с отцом вышли из-под деревьев и снова пустились в путь – к сосновому лесу за ручьём по ту сторону луга. Полная луна следила за ними жёлтым глазом из-за чёрных стволов и видела, как все трое добрались до ручья и двинулись дальше, вниз по течению. Квак подпрыгивал, мягко плюхаясь в снег; спичечный коробок тарахтел; шестерёнки жужжали; жестяные лапки мышонка с отцом поскрипывали и скользили по снегу, а рядом, подо льдом, чуть слышно журчал ручей.
– Мыши, вперёд! – бормотал отец, толкая перед собой сына. От его штанов остались одни лохмотья, а кое-где копьями сорвало даже мех, и пятна оголившейся жести сверкали в свете луны. Сын, тоже изрядно потрёпанный, топал задом наперёд молча и только слушал, как постукивает и тарахтит у него на груди барабанчик.
– Вон они, сосны, на том берегу, – объявил Квак. – Можно здесь перебраться, – добавил он и помог мышонку с отцом спуститься по склону на лёд. – Множество рек у судьбы… – начал было он, но так и не успел закончить фразу. Неслышно взмахнули крылья, дунул холодный ветер, и гадальщик взвился в небо над ручьём в когтях филиновой жёнушки. Отца и сына сбило с ног порывом ветра, но они услыхали, как где-то неподалёку со звоном упала на лёд Квакова монета. – Удачи! – донёсся до мышат глуховатый, печальный голос их друга и дядюшки, и гадальщик исчез из виду с последним лучом луны.
Лишь на рассвете Крысий Хват добрался до лощины, где разыгралось сражение. Он ступал медленно и тяжко, позвякивая на ходу, ибо соорудил себе доспехи из двух консервных банок. Как ни страшили его отравленные копья, но вырвать свою законную добычу из лап землероек было важнее. Слониха тащилась позади, увязая в снегу. Взгляд её единственного глаза жёг Крысьему Хвату спину, словно только ненависть и заставляла крутиться её проржавевшие шестерёнки.
Продираясь сквозь частокол копий, Хват бродил между рядами безмолвных мертвецов и ругался себе под нос: от заводяшек и лягушки не осталось ни следа, ни клочка. Убедившись, что живых землероек поблизости тоже нет, он сбросил доспехи, оправил свой шёлковый халат и попытался обмозговать ситуацию.
– Ну что ж, – сказал он себе, – раз уж я зашёл так далеко, почему бы не пойти ещё дальше? Кто бы мог подумать, что они столько продержатся?! Ах, какое же будет облегчение наконец их расколошматить! – Философски вздохнув, он перекусил чем побрезговали ласки, загрузил слонихины бумажные мешки запасами в дорогу и снова встал на след.
Солнце уже взошло, и торчащие из снега копья, как гномоны, отмечали тенями первые часы утра, когда над полем битвы закружилась сойка-репортёрша.
– ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ! – громогласно объявила она. – НОЧНОЕ СРАЖЕНИЕ НА ГРАНИЦЕ ЛУГА ЗАВЕРШИЛОСЬ… ЗАВЕРШИЛОСЬ… – Сойка осеклась и спустилась пониже, пытаясь разобраться, кто же вышел победителем. – ПОБЕДОЙ! – заключила она. – ПОБЕДА! ПОБЕДА! ПОБЕДА! – И, повторяя на все лады это сладкое слово, понеслась в суматоху дня.