Хотя к этому времени Вольф вполне привык забирать приз с любого места, уверившись, что хозяйка не сделает ему вреда, он всё же не задерживался на каждом новом месте. Но когда он вдруг оказался так близко к ней и глаза их оказались на одном уровне на расстоянии всего в каких-нибудь полтора фута, он на какую-то минуту застыл на месте, прежде чем взять шоколад, и они мгновение смотрели прямо друг на друга.
— Молодец, мышонок! — сказала миссис Ханиби тихим голосом и заиграла песню Кола Портера «Ты — прямо класс».
И вот наступил последний этап плана миссис Ханиби. После того как Вольф привык появляться дважды в день за наградой и брать её над средним «до» перед самым лицом хозяйки, наступил вечер, когда всё изменилось. Явившись на обычное место, мышонок обнаружил, что его не ждёт сладкая награда. Он опустил глаза вниз и увидел, что хозяйка держит кусочек шоколада пальцами левой руки, а правой тихонько наигрывает «Прекрасную мелодию любви».
Миссис Ханиби заранее обдумывала, какую песню выбрать для такого важного случая. Сперва она хотела сыграть «Три слепые мышки» и «Давайте ж все вместе», но потом решила сыграть песню, которую так мелодично пела мышка, когда миссис Ханиби впервые подняла верх рояля и увидела там мышей.
И вот в наступивших сумерках она стала играть эту песню на самых высоких нотах, слегка помахивая шоколадкой в такт музыке. При этом она не спускала с мышонка глаз, безмолвно внушая ему сделать то, чего ей хотелось. «Спой ради ужина, — думала она, — спой, спой, спой, будь паинькой».
Вольф, сжавшись, сидел неподвижно, тихо, так сказать, словно мышка, слушал мелодию и следил за кругляшом, раскачивающимся у него перед носом.
И вдруг в его маленькой головке что-то словно щёлкнуло.
«Она хочет, чтобы я спел, и тогда я получу ужин, — сказал он себе, — вот что она хочет. Слов я не знаю, но, может, это и не важно». Он дождался, пока музыка смолкла, затем сел на задние лапы, разгладил передние усы, откашлялся и сделал глубокий вдох.
Миссис Ханиби, поняв намёк, опять начала играть правой рукой, и из мышиного ротика полился тот же высокий чистый голосок без малейшей фальши.
— Ла-ла-ла-ла-ла-ла! — распевал Вольф к удовольствию аккомпаниаторши.
Когда песня закончилась, миссис Ханиби медленно и осторожно протянула левую руку к певцу, а тот тоже медленно и осторожно взял награду двумя лапками.
Глава восьмая
НЕПРИЯТНОСТЬ
— Не обманывают ли меня мои уши? — проговорила Мэри, когда Вольф вернулся домой с наградой. — Мне показалось, что ты пел в то же время, когда хозяйка играла?
— Да, мамочка, это было изумительно!
— И близко ты от неё был?
— Очень близко. Я взял шоколадку прямо у неё из руки.
— Как? — заверещала Мэри. — Да ты с ума сошёл!
— Послушай, мамочка. Завтра, когда она придёт играть, я залезу на рояль и буду петь, а я непременно так и сделаю. Не пойдёшь ли ты со мной?
— Вот уж нет! — отозвалась Мэри.
— Ну и что означает твоё «вот уж нет»? — осведомился Вольф. — Похоже, моя мама испугалась. Я-то не боюсь, а вот ты боишься.
Мэри сверкнула глазами.
— Вольфганг Амадей! — воскликнула она. — Уж не считаешь ли ты меня трусихой?
— Время покажет, — отозвался сын.
И время — следующее утро — показало. К удивлению миссис Ханиби, на рояле появились две мыши! Правда, более крупная мышь явно нервничала, и, когда пианистка подняла руки, готовясь заиграть, вздрогнула. Но как только зазвучали первые такты «Давайте ж все вместе» и мышонок весело запел (если б только миссис Ханиби знала это) «Мы весёлые мыши, мама Мэри и я!», другая мышь (мать, как уже не сомневалась миссис Ханиби) успокоилась и с гордостью слушала пение сына.
Затем пианистка заиграла «Три слепые мышки», а певец запел. Потом миссис Ханиби сделала паузу, и Вольф смог перевести дух.
Утренняя шоколадка, как заметил Вольф, лежала на рояле. Но он не взял её. Он не только хотел спеть ещё, но и хотел выучить новую песню, чтобы произвести впечатление на свою маму. Мышонок испытующе глядел своими бусинками на миссис Ханиби, пытаясь дать ей понять, чего он хочет. «Научи меня новой песенке, — внушал он. — Научи, научи, научи, ну, будь так добра».
И внезапно миссис Ханиби осенило. «Он хочет узнать новую песню, — догадалась она, — полагаю, хочет произвести впечатление на мать. Может быть, и она, раз она здесь, тоже её выучит. Вот было бы замечательно! Они пели бы слаженным дуэтом. Попробую сыграть колыбельную. Они бы могли убаюкивать друг друга». И миссис Ханиби начала очень тихо играть что-то из Шопена в ритме колыбельной.
Спустя какое-то время Вольф начал напевать, а когда она проиграла пьесу три раза, он уже знал её наизусть.
— Очень мило, родной, — одобрила Мэри, когда он пропел всю колыбельную до конца. — Мне нравится эта мелодия, хотя от неё как-то спать хочется.
— А почему бы тебе не попробовать, мамочка? — спросил Вольф, и в ту же минуту миссис Ханиби, которая наблюдала за мамой с сыном, сидевшими голова к голове, так что усы их смешивались, сказала:
— Ну-ка, давай, мышка-мама. Попробуй и ты.
— Я не умею петь, — ответила Мэри сыну.
— Откуда ты знаешь? — возразил Вольф. — Ты же никогда не пробовала.
— Ну давай же, мама, — ободряла её миссис Ханиби. — Начинай, вот так тебе будет удобно.
— Давай, мамочка, — не отставал Вольф.
— Готова? — спросила миссис Ханиби. — Раз, два…
И мышка Мэри открыла рот и издала уйму хриплых нестройных визгов.
— Ох ты, боже мой, — произнесла миссис Ханиби.
— Ох ты, боже мой, — сказал Вольф.
— Я тебе говорила! — рассердилась Мэри. — Тебе, видно, показалось забавным поднять на смех старую мать, Вольфганг Амадей. — И она умчалась.
Вольф поспешил за ней, унося шоколадку, а миссис Ханиби продолжала сидеть, потихоньку наигрывать и петь старую мюзик-холльную песенку:
Вечером Вольф появился один. «Мамаша, наверное, дуется», — подумала миссис Ханиби. От кого бы ни унаследовал свой голос мышонок, ясно, что не от матери. Миссис Ханиби сыграла ещё одну новую мелодию — песню Шуберта, — и Вольф очень скоро принялся ей вторить.