Мышонок
Мышонок
"У! Как я зла! Ужасно зла! Да просто в бешенстве!", пыхтела я, "Как они посмели!" - сердце колотилось, выискивая, на ком бы сорвать гнев, злые слезы застилали глаза, руки сжимались в кулаки... Я неслась по коридору, выкрикивая проклятья: "Да я им покажу!" О! Заметила вазу на туалетном столике. Приятный сердцу грохот и мелкие живописные осколки на ковре немного остудили пыл. "Слуги уберут", - презрительно скривилась. Влетела в гостиную и глаза заметались по комнате... "Что бы еще разбить?". Нет, есть лучше. Мама только в прошлом году сделала ремонт в гостиной, долго выбирая ткань для обивки... Красивый гладкий шелк персикового цвета, с вышитыми узорами диковинных птиц ей привезли из самого Оратайя. Вот она месть! Я взяла в руки виноград, лежавший в вазе и сжала в руке, сок потек по пальца... "Значит капризная? Избалованная?" и растерла виноград по шелку...
Пять минут назад моя привычная предсказуемая жизнь дала трещину. Я случайно подслушала разговор родителей...
А ведь сегодняшний день собирался стать самым (если честно, то одним из) счастливым днем в моей жизни. Сегодня мой день рождения! Мне семнадцать... И я давно намекнула родителем, что я хочу получить в подарок... Даже не намекнула, а сказала прямо - наш сосед маркиз Бермонд выставил на продажу своего лучшего скакуна, побеждавшего во многочисленных скачках, вороного красавца Дэймона. "Ну и что, что цена завышена?", - думала я злобно. - Ну и что, что нрав у коня премерзкий и он затоптал уже двух конюхов?", сами виноваты, остолопы... Я-то умею обращаться с лошадьми!. А они мне жемчужное ожерелье. Да пусть засунут это ожерелье!...
- Наша дочь до нельзя избалована и капризна. Ее своенравие переходит все границы, - голос мамы до сих пор звучал у меня в голове.
- Но, дорогая? - это папа, - девочка уже взрослая...
- Андре, я слишком долго смотрела сквозь пальцы на ее воспитание, - в голосе мамы зазвучали металлические нотки, - конечно в этом есть и моя вина...
Это она намекает на то, что только спустя четырнадцать лет после моего рождения она смогла родить папе сына, моего брата Сержа. Так что наследником моего отца, барона Родина, четырнадцать лет была я...
- Александре уже семнадцать, ты же знаешь, в этом году мы едем в столицу, ко двору, а девочка даже прилично танцевать не умеет, не то что флиртовать! - фыркала мама.
И всё я умею, даже целовалась с Паулем, младшим сыном маркиза Бермонда... И совсем не понравилось... Мокро как-то...
- Но, милая, - голос папы, - Александра так хотела этого вороного. Я обещал ей.
- Ничего с ней не случиться. Пора уже знать, что не все её желания должны исполняться. Ты слишком ее разбаловал, Андре. Она не будет всю жизнь носится по полям на своих лошадях и участвовать в скачках. Пора уже подумать о замужестве. Наш сосед, барон Рофул приезжал на неделе. Просит ее руки. Богатый, еще молодой. Отличная партия для Александры...
Дальше я уже не слушала, от злости тряслись руки и глаза заволокло пеленой. "Ага, знаю я этого Рофула. Мерзкий старикашка, тридцать лет, двое детей. А жену похоронил только в позапрошлом году! Не бывать этому!"
После шелковой обивки пришел черед любимого маминого фарфора. "Нет, все как то мелко, по-детски", призадумалась я. "Нужно придумать месть серьезнее! Что бы они поняли...", - что поняли, я так и не смогла сформулировать... Мысли метались как мыши в кладовке при резко включенном свете, беспорядочно и сумбурно. "Отомщу! Пусть поплачут, пусть поймут, что нельзя со мной так!"...
Я дожила до семнадцати лет с полной и безоговорочной уверенностью, что мир крутиться исключительно вокруг моей царственной особы и все в нем происходит по моему велению. За всю мою жизнь я не слышала ни единого громкого слова, меня ни разу не наказывали, не ставили в угол, мои желания и капризы всегда выполнялись безоговорочно.
После моего рождения мама долго болела и врачи запрещали ей иметь детей. Я была с детства предоставлена сама себе. После того, как меня забрали от кормилицы и няньки и отдали гувернантке (этак лет с шести) папа взялся делать из меня свою наследницу. На шестилетие мне купили пони... На десятилетие маленькую коляску, на двенадцатилетие - настоящую взрослую лошадь. Папа учил меня разбираться в породах лошадей и собак, брал на охоту, учил стрелять из лука. Кстати, стрелять я научилась довольно прилично, у меня оказался меткий глаз и хорошая дальнозоркость. С пятидесяти шагов я попадала в медяшку. Только силенок маловато было натянуть тетиву. В четырнадцать я имела свой выезд, небольшую конюшню и отдельного конюха. В шестнадцать мне подарили дорогущий арбалет, инкрустированный серебром (папа привез из самой столицы) с механическим взводом и набор стрел. Естественно, кукол, платьев и украшений у меня тоже было предостаточно.