Между тем, процесс это всемирный. Запад первым его испытал — и стал «вымирать», если бы не питался людьми из «отсталых культур». Как говорят его мыслители, мир стал «обезбоженным», и всеобщая мировоззренческая матрица распалась. Мы продержались еще полвека на советской матрице (немцы лет 15 — на матрице фашизма, бедняги). Китайцы ломают голову, лихорадочно ищут в своей культуре и под микроскопом изучают нашу перестройку.
В этих условиях, даже если бы все СМИ РФ бросились укреплять остатки наших соборных связей, успеха не было бы. На очень редкий изуродованный каркас, что у нас остался, уже наросли разделяющие нас субкультуры. Общество (и народы) распались на множество групп, тусовок, сект, «движений» — как во время Реформации в Европе. Почитайте «СОЦИС» о разделении молодежи на группировки.
Если так, то пытаться сочинить тотализирующее учение, вроде марксизма-ленинизма, глупо; возникнет лишь секта, причем небольшая. Даже собрать в катакомбах «нашу» общность на обновленной основе будет вредно, если она поставит целью рано или поздно «загнать» всех под свои знамена — она отторгнет людей.
Я считаю, что единственный вектор (путей больше) — это, укрепляя и очищая сохранившиеся общие практически у всех основы солидарности, собирая на обновленной основе «нашу» общность, создавать язык и организационные связи диалога с другими субкультурами и группами. За исключением антагонистов, которых не так уж много (это некоторые категории уголовников и «наймиты Госдепа»).
Лозунг «те, кто поют не с нами, те против нас» не катит.
Конечно, будут споры об индикаторах и критериях классификации, но пока до этого не дошло, и в нашем разговоре слишком многие комментаторы скатываются в «черно-белую» систему координат.
А кроме того, принимают аналитические рассуждения (т. е. беспристрастные) за враждебные. Это уж никуда не годится — позор советской системе образования!
Сейчас достоверное рациональное знание для нас важнее, чем революционные эмоции и завывания на митинге.
4.06.2012
Если комменты отражают восприятие всего состава читателей, то сделаю заход, абстрагируясь от «Болотной-Поклонной» и подобных эмоциональных деталей.
Вот начало темы, которую я намеревался поставить. В начале 90-х гг. мы пытались определить, какой общественный строй возникает. Я поначалу называл его «советский строй, в котором наверх поднялось дно». Потом, по мере искоренения остатков «советского», я составил такую модель, навеянную американскими фильмами: «город, в котором власть захватила банда». Эта модель открыта развитию — банда организует себе «защитный пояс», оплачивает помощников, налаживает порядок и пр., а какие-то герои вступают в борьбу, поначалу при скептической пассивности обывателей и т. д. В СССР был снят хороший фильм-аналог «Никто не хотел умирать».
Главный вопрос таков: возможна ли организация обывателей? К началу 2000 г. стал проглядывать фундаментальный фактор — демонтаж народа как субъекта исторического процесса. Это был тяжелый вывод, тем более что политика государства в этом плане никакого оптимизма не вызывала (и не вызывает) — оно оказалось еще менее дееспособно, чем позднее советское.
Я стал читать социологическую литературу. Монблан фактов в ней рос, объяснения пока были несвязными. На Западе начали осторожно говорить о признаках «исчезновения общества». Это ведь тоже система, которая может развалиться из-за социальных и культурных изменений, а может быть и демонтирована. Эти предчувствия появились уже в начале XX в. (дискуссия Вебера с Зиммелем о грядущем постиндустриализме).
Пошли работы об «исчезновении предприятия» — технология все расписала, и социальные связи между работниками стали не нужны. Предприятие утратило свою главную функцию — не производство пиджаков и телефонов, а воспроизводство социальных групп. Для собственников предприятие стало лишь источником денег, и буржуазия превратилась в «новых кочевников», инвестиции и заводы двигаются по всему миру за деньгами, «деньги — родина безродных». Исчезают группы («классы» и пр.), общество теряет структуру и тоже исчезает, «безродные» со своими деньгами сращиваются с уголовным миром — господствует «союз париев верха и париев низа».
Еще в 1990 г. на Западе мыслители (особенно из старых консерваторов и простонародья) надеялись на СССР с его трудовыми коллективами и предприятиями-общинами. Не вышло. «Безродные» его уничтожили, советский культурно-исторический тип в городе сник, а вдохнуть в него новую жизнь Суслов (в свое время) не сумел.
К 2010 г. российские социологи маленькими мазками, но создали великолепную картину дезинтеграции нашего общества — по всем главным общностям. Несколько социологов вникли в западные теоретические (туманные) разработки и дали ценные наметки для нашего анализа. Но дальше дело не пошло — замолчали, будто кто-то их напугал. Или сами испугались своих неизбежных выводов.
Власть игнорирует эту проблему жестко и тотально. Вероятно, правильно делает, ввиду отсутствия теории и моделей, ищет пути ускользнуть от чудовища (как, впрочем, и на Западе). Жаль. По моим расчетам, у нас осталось достаточно культурного материала, чтобы овладеть этой реальностью, если бы государство не было временщиком.
Я уже далек от политики, но для молодежи вижу спасение в решении самой срочной задачи — запустить процесс новой сборки социокультурных общностей некриминального типа. Пусть они поначалу будут разными, но связанными в сеть, хотя бы редкую. Теории и идеологии будут дорабатываться в ходе достраивания их познавательных и социальных структур.
Но эта работа будет идти в не очень благоприятных условиях — без ресурсов, но и без драконовского давления государства. Может быть, для некоторых продвинутых — и в катакомбах. Но главное, это не будет равномерным стационарным процессом, ростки не взойдут по всему полю. Нужны зародыши, центры кристаллизации. Когда они появятся, к ним и потянутся молекулярные массы.
Нетерпимость, вера в догмы и любовь к собственным идеям появлению таких зародышей сильно мешают. В ЖЖ я и пытался маленькими порциями давать полезные для этой работы сведения.
18.06.2012
Большинство здесь склоняется к тому, что желаемый образ будущего — социализм. Считается, что это нечто определенное. А вот Чапаев не мог ответить на гораздо более простой вопрос: он за кого — за большевиков али за коммунистов? Я, говорит, за Интернационал! А Фурманов его потом спрашивает: за Второй или за Третий?
А уж социализмов — пруд пруди. Я думаю, здесь у нас мечтают о социализме типа советского, только «с человеческим лицом», чтоб репрессий не было, геронтократии и прочих неудобств. Дальше лезть в эти дебри боязно. Но я сделаю пару шагов, а там посмотрим. Начну шагать по опушке, потом мелкими шажками.
Во-первых, в СССР «социализм» был самоназванием, вроде как сейчас «капитализм» или «либерализм». Это чтобы не пугать нежную западную интеллигенцию с ее социалистическими мечтами. «Социализм» — это та самая «тонкая пленка европейских идей» (Ортега-и-Гассет), которую пришлось натянуть на «архаический крестьянский коммунизм» (Вебер). У нас о социализме мечтали меньшевики и даже либералы, но их сожрали после Октября. Сразу покатились к коммунизму, и тот факт, что его удалось соединить с Просвещением и модернизировать, надо считать почти чудом. Это высшее достижение нашей общественной мысли и культуры.
Возникла конструкция-кентавр, очень сложная. Основа — традиционное общество-семья с мироощущением крестьянского коммунизма, а надстройка — модерн Просвещения с утопией постиндустриального социализма. Обе части — мощные и на подъеме. Пока они были в братском союзе, кентавр был великолепен — и в войне, и в науке, и в спорте с искусством, и в общем предчувствии счастья. Но век этому творению был отмерен короткий.