В Сарагосе (Испания) в начале 90-х гг. при мне случился пожар в дискотеке. Никто из танцевавших внизу, в зале, об этом и не узнал — все умерли. Пятьдесят два трупа вынесли и положили на тротуаре. Загорелся диван, и образовались столь ядовитые тяжелые газы, что смерть людей была моментальной — официант так и остался стоять за стойкой с бутылкой в руке, мертвый. Разве правые использовали этот случай для критики правительства социалистов или испанских традиций? Такое и в голову никому не пришло. Газеты опубликовали сведения о подобных пожарах в дискотеках США, и оказалось, что трагедия в Сарагосе — рядовой случай. И никакого комплекса неполноценности у испанцев никто не стал создавать.
Этот довод на телевидении пропустили мимо ушей. Опять стали давить на жестокость: почему, мол, не помогли людям выбраться из дома? Я чуть не подпрыгнул: только что было сказано, что санитарка одна вывела 23 больных — в темноте и в дыму. И сама сгорела, снова войдя в огонь. У нее осталось четверо детей. Как тут можно говорить о жестокости? Ведь она была одна, больше персонала не было. Но и за это уцепились! Почему не было медработников — какая жестокость!
Рядом со мной сидел врач-психиатр, стал мягко объяснять, каков штат таких интернатов и какова оплата труда санитарок и медсестер. Он еще пытался дать понять, как трудно вывести из горящего дома умственно отсталых людей, разбуженных среди ночи пожаром.
Тогда ведущая подошла с другой стороны: «Больные не могли выйти потому, что их перед сном накачали амизином!» (я могу ошибиться в названии, но поиск в Гугле показал, что такой препарат есть — для стимулирования нервной системы, дают и людям, которых мучают кошмары). Накачали! Психиатр объяснил, что это нормальная практика: амизин успокаивает и улучшает сон. Его стали спрашивать, разве нет чего-нибудь получше? Он ответил, что сейчас появились препараты лучше амизина, но очень дорогие. Их пока в больницах не используют. Какое это вызвало возмущение: «Экономить на больных! Какая жестокость!»
У меня на это вырвались грубые слова, виноват. «Вы, — говорю, — хотите, чтобы и олигархи могли покупать яхты длиной 500 метров, и чтобы душевнобольным давали дорогие лекарства, поместили в новенькую больницу и дали им сиделок вместо одной санитарки. Так не бывает! Вы как будто с Луны свалились».
Больше длинных фраз мне сказать не удалось, но кое-что я еще прокричал.
Показали ролик «из Интернета»: где-то на юге, в большом парке психбольница. Кто-то издалека снимал. В загонах, огражденных проволочной сеткой, по одному прогуливаются больные, некоторые иногда кричат что-то нечленораздельное. Ведущая говорит: «А это разве не жестокость нашего государственного здравоохранения? Этот ролик уже посмотрели в сети 140 тыс. человек!» Психиатр опять объясняет: «Это больные, которые могут нанести вред себе и окружающим. Но им же надо гулять. Как Вы представляете, это можно сделать?» Ему не поверили — это, мол, издевательство над больными. Я подал голос: «Вы хотите сказать, что врачи пытают больных?»
Это рассердило ведущую, и она рубанула: «А в Интернете пишут, что эти больницы для душевнобольных специально поджигают. Таково наше общество». Я только успел спросить: кто конкретно поджигает — врачи или полиция? Но время передачи закончилась.
Меня поражает, как легко некоторые интеллигентные люди используют явления, кричащие о большой беде всего общества и государства, как повод лягнуть Россию. И ее традиции, и население, и врачей с сестрами, которые с ничтожными зарплатами тянут тяжелейшую лямку в нашем ветшающем здравоохранении, пока еще государственном. Надеюсь, что эта передача уже не донесется до глаз и ушей той жертвенной санитарки, которая успела спасти 23 человек.
26.09.2013
Посмотрел на канале «Культура» фильм-спектакль «По поводу мокрого снега» (режиссер Кама Гинкас). Неожиданно он оказался «сообщением» в ту центральную тему, которую мы обсуждаем последние полгода, а до этого смутно обдумывали.
Сценарий написал Кама Гинкас по повести Достоевского «Записки из подполья» (1864 г.). Я постановок Гинкаса до этого не видел, телевизор почти не смотрю, и фильма бы не заметил. Но меня предупредил сын, он — художник этого фильма. Снимали они зимой, в самые морозы, в руинах поместья в Подмосковье, и все было странным. Работали по 14 часов, по колено в снегу, промокшие насквозь, главный актер (Девотченко) обморозил руку. Реальные руины — это не павильон.
Мне казалось вообще невозможным снять связный фильм по этому тексту Достоевского, перевести его на понятный язык и в художественные образы. Какие тут могут быть декорации и костюмы, как показать перескоки во времени, следуя потоку сознания «человека из подполья»? Сын искал всякую рухлядь, я привез ему пачки газет еще советских времен, которые зачем-то хранил на чердаке, а теперь уж стал жечь в печке. И в фильме увидел эти газеты — нормально! Даже какая-то красота во всем этом ужасе подполья обнаружилась. Думаю, Достоевскому понравилось бы — он не упрощал свои идеи.
Почему я назвал этот фильм «сообщением»? Фильм называется «По поводу мокрого снега», это название второй части повести, но сценарий сделан на основе обеих частей. Первая часть — «Подполье». Я студентом пытался прочесть повесть, не смог. Но из первой части кое-что врезалось в память, хотя в тогдашней жизни все это казалось каким-то бредом, психическими вывертами, которые в реальной жизни встречались, но очень редко. Точнее, были редкими в тех кругах, где вращались обычные («средние») люди. Потом такие странности стали попадаться чаще, а уже в перестройку «подполье» раскрыли, и оттуда повалил как будто другой народ. Было, впрочем, видно, что они соединились между собой в общность раньше — «на кухнях».
В своих ранних (романтических) антиперестроечных статьях я даже прибег к образам из «Подполья» — выбрал то, что раньше запомнил, но опять же, читать всю повесть не стал, не до того было. А Кама Гинкас удивительным образом извлек у Достоевского целый букет идей, которые оживляют абстрактный образ «обитателя подполья», что сложился у меня в перестройку. Художественное знание — великая сила. Не важно даже, с какой позиции Кама Гинкас описал это явление, в этот оживленный образ полезно сегодня вглядеться всем нам. Именно этот культурный тип «обитателя подполья» сломал хребет СССР, господствует сейчас в России — и ей сломает хребет, пользуясь нашим незнанием и непониманием, — если мы не преодолеем наше «неполное служебное соответствие».
Рис. 1. Эскиз костюма к фильму «По поводу мокрого снега» (автор — Георгий Кара-Мурза)
Глеб Павловский в 1991 г. опубликовал такие откровения о «его народе», интеллигенции: «Русская интеллигенция вся — инакомыслящая: инженеры, поэты, жиды. Ее не обольстишь идеей национального (великорусского) государства… Она не вошла в новую историческую общность советских людей. И в сверхновую общность “республиканских великорусов” едва ли поместится… Поколение-два, и мы развалим любое государство на этой земле, которое попытается вновь наступить сапогом на лицо человека.
Русский интеллигент является носителем суверенитета, который не ужился ни с одной из моделей российской государственности, разрушив их одну за другой… Великий немецкий философ Карл Ясперс прямо писал о праве меньшинства на гражданскую войну, когда власть вступает в нечестивый союз с другой частью народа — даже большинством его — пытаясь навязать самой конструкции государства неприемлемый либеральному меньшинству и направленный против него религиозный или политический образ».65
Конечно, Павловский сильно преувеличивает, говоря за всю «русскую интеллигенцию». Но сказанное надо учитывать, так как та часть интеллигенции, о которой он говорит, оказалась очень влиятельной. Интересно, читал ли он перед тем, как написать свою статью, «Записки из подполья»?
Сам Достоевский в примечании так объяснил идею повести: «Такие лица, как сочинитель таких записок, не только могут, но даже должны существовать в нашем обществе, взяв в соображение те обстоятельства, при которых вообще складывалось наше общество. Я хотел вывести перед лицо публики, повиднее обыкновенного, один из характеров протекшего недавнего времени… В этом отрывке, озаглавленном “Подполье”, это лицо рекомендует самого себя, свой взгляд и как бы хочет выяснить те причины, по которым оно явилось и должно было явиться в нашей среде».