Тогда, сто лет назад, в такую ловушку попала Россия, становясь периферийной страной западного капитализма. Вебер писал о положении царского правительства: «Оно не в состоянии предпринять попытку разрешения какой угодно большой социальной проблемы, не нанося себе при этом смертельный удар».
С другой стороны, парадоксальность положения кадетов (либеральной оппозиции) в России была в том, что хотя они имели успех на выборах и, казалось бы, нашли своего избирателя, это был, по выражению Вебера, «чужой избиратель», а вовсе не реальная социальная база кадетов. Он, по словам Вебера, был чужд им культурно и в дальнейшем политическом развитии постарается от них избавиться с тем, чтобы преследовать собственные интересы и идеалы, которые не имеют ничего общего с основными буржуазно-демократическими концепциями субъективной свободы, индивидуальной собственности и индивидуальных прав человека.
Те проблемы, о которых будет идти речь в наших докладах, представляют собой систему обратных связей, образующих «порочные круги». Любое изменение этой системы вначале вызывает ухудшение положения.
Те беды, которых мы избегаем и которые мы порождаем, вырываясь из ловушки, мы не можем точно взвесить и сравнить — не хватает знания и времени для исследования. Наше образование, в общем, не приучило нас выявлять и тем более чувствовать эти связи, и когда острые общественные проблемы решались с большими издержками, люди видели в этом злой умысел, коррупцию или глупость. Возникали расколы, поскольку каждый считал, что решение проблемы очевидно, но каждый видел по-разному, и договориться было трудно.
При общем дефиците ресурсов разрыв порочных кругов всегда сопряжен с потерями, особенно в моменты кризиса. Запад чаще всего снижает эти издержки за счет ресурсов, изымаемых из «буферных емкостей» периферии, но даже несмотря на это, он не раз впадал в тяжелые кризисы. В позднем СССР многие порочные круги и не пытались разорвать, а лишь «подмораживали», что и кончилось 1991 годом.
Наш первый тезис: Россия снова втягивается в новую «экзистенциальную» ловушку — как перед революциями начала и конца XX в. Если первая революция позволила через катастрофу вырваться из ловушки и на 70 лет обеспечить условия для независимого и быстрого развития, то «Великая капиталистическая революция» конца XX в. оказалась для большинства системообразующих общественных институтов России «революцией регресса». За 25 лет это и создало новые порочные круги, которые к настоящему моменту складываются в историческую ловушку.
Например, чрезвычайной проблемой постсоветской России стала за 1990-е гг. дезинтеграция общества («исчезновение социальных акторов»). Это деформировало все общественные процессы и резко затруднило деятельность государства.
В учебнике политологии сказано о функциях государства, как аксиома: «Прежде всего, это функция обеспечения целостности и сохранности того общества, формой которого выступает данное государство».
Об этой задаче у нас раньше не было и речи. Почему же надо прилагать специальные и компетентные усилия для целостности и сохранности общества? Разве оно не воспроизводится благодаря своим сущностным силам?
Да, в обыденных представлениях об обществе думают как о вещи — массивной, подвижной, чувственно воспринимаемой и существующей всегда. Это — наследие механицизма Просвещения, укрепленное в советское время истматом, в котором общество выглядело как взаимодействие масс, организованных в классы. Социальные группы «натурализируются» и наделяются таким же онтологическим статусом, что и «вещи», «субстанции».
Наука, напротив, рассматривает общество как сложную систему, которая не возникает «сама собой». Ее надо конструировать и создавать, непрерывно воспроизводить и обновлять. Распад общностей и утрата ими общественной и политической дееспособности — одно из явлений, ставших кошмаром социологии.
А. Турен, будучи президентом Международной социологической ассоциации, писал: «Можно утверждать, что главной проблемой социологического анализа становится изучение исчезновения социальных акторов, потерявших под собой почву… В последние десятилетия в Европе и других частях света самой влиятельной идеей была смерть субъекта».
Смерть субъекта — это новое состояние социального бытия, мы к этому не готовы ни интеллектуально, ни духовно, а осваивать эту новую реальность должны срочно. Кризис 1990-х гг. потряс все элементы и связи нашего общества. Период относительной стабилизации после 2000 г. сменился в 2008 г. новым обострением.
В условиях дезинтеграции общества, когда система расколов, трещин и линий конфликта является многомерной, требуется новый инструментарий для составления «карты общностей» и диагностики их состояния. Это — условие для разработки программы «сборки» российского общества на обновленной и прочной матрице. Без этого невозможно преодоление кризиса и возрождение государства.
Но широкое обсуждение этой проблемы в среде политиков, обществоведов, интеллигенции и всех ответственных граждан требует предварительно изложить эту проблему в простых понятиях с ясными доводами.
Для таких изложений мы и выбрали жанр докладов. Эти доклады готовят наши сотрудники или небольшие группы их, мы обсуждаем тексты в коллективе и издаем их небольшими брошюрами. Потом, кое-что проверив и поправив, собираем в сборники.
9.12.2014
ФАНО (Федеральное агентство научных организаций) разослало по институтам РАН письмо с просьбой высказать мнение по ряду вопросов. Мне, среди прочих сотрудников, поручили изложить свои представления. Я это сделал, а недавно наткнулся на эту записку и подумал, что она может представлять какой-нибудь интерес для нашего сообщества. Всем полезно подумать о проблемах нашей науки. Привожу текст этой записки.
1.Общее замечание
Наука и инновации — сложная сфера деятельности и сложная социальная и культурная система. Она составляет особый «срез» общества, в котором взаимодействуют политика, экономика, культура. Что произошло с этой сферой России в результате реформы?
Даже если не рассматривать такие важные для этой сферы, но неуловимые признаки ее состояния, как престиж научно-технической деятельности, настроение работников и их творческое вдохновение, а ограничиться только грубыми количественными показателями, надо признать, что последствия реформы для нее являются исключительно тяжелыми.
Но прежде всего, непредусмотренным результатом реформы стала практически полная ликвидация системы рационального знания об этой сфере. В 1970-1980-е гг. в срочном режиме в СССР развивалось науковедение — была создана инфраструктура исследований, изданий и конференций, налажены контакты с западными коллегами. Отечественное сообщество — в основном из молодых исследователей, собравшихся на междисциплинарной основе, — быстро освоило современные концепции и навыки научного анализа реальных проблем, заняло достойное место в мировом сообществе. Все заделы и наработанные результаты, а также и само это сообщество исчезли в 1990-е гг. почти чудесным образом.
Общеизвестные и общепринятые уже в конце 1970-х гг. представления забыты политиками и самими учеными абсолютно, как будто стерты из сознания. В суждениях о науке и инновационном процессе в обществе господствует «деятельное невежество» (Гете считал это одним из самых опасных явлений в обществе модерна).
Отсюда вывод: власть России сейчас не обладает достоверным знанием о состоянии научно-технического потенциала, подобно тому как в 1983 г. Ю.В. Андропов признал, что «мы не знаем общества, в котором живем».
При этом научная элита травмирована, ее коммуникации с властью разорваны, в России произошел разрыв непрерывности во взаимодействии науки и власти. Такого разрыва сумели не допустить даже в тяжелый период революции.