2Кобленц—старинный город на Рейне, главный город Рейнской провинции.
8Шенгаузен — родовое имение Бисмарка на берегу реки Эльбы.
КОРОННЫЙ СОВЕТ 24 ЯНВАРЯ
Когда у императора возникла мысль и созрело решение удалить меня, — я не знаю. Мысль о том, что он не разделит со мной славы своего будущего правления, была ему внушена и усвоена им еще тогда, когда он был принцем. Было естественно, что за будущим наследником престола, пока доступ к нему, как к молодому офицеру, был нетруден, увивались карьеристы, которых на берлинском диалекте в свое время называли «военными и гражданскими сапожниками». Чем вероятнее становилось, что принц вступит на престол вскоре после смерти своего деда, тем энергичнее становились старания завоевать симпатии будущего государя в личных и партийных целях. При этом против меня еще раньше была использована хорошо взвешенная фраза графа Вальдерзее: если бы у Фридриха Великого был такой канцлер, то он не стал бы великим.
Недовольство, которое обнаружил принц Вильгельм в переписке со мною по делу Штекера (его письмо от 14 января 1888 г.), снова рассеялось, по крайней мере внешне. На обеде, данном мною 1 апреля, принц, ставший к тому времени наследником престола, провозгласил тост за меня. По сообщению «Norddeutsche Allgemeine Zeitung», подлинные слова принца были:
«Пользуясь образами из военной области, я сравниваю наше теперешнее положение с положением полка, идущего в атаку: командир полка пал, следующий почину, хотя тяжело ранен, но смело скачет вперед. Взоры обращены на знамя, высоко поднятое знаменосцем. Так и ваша светлость высоко держит знамя империи. Наше сердечнейшее пожелание, чтобы ваша светлость еще долгие годы, совместно с нашим любимым и обожаемым императором, высоко держали имперское знамя. Да благословит и хранит господь императора и вашу светлость!»
1 января 1889 г. я получил следующее письмо:
«Дорогой князь 1 Год, который принес нам так много тяжелых испытаний и невознаградимых утрат, приходит к концу. Радостью и одновременно утешением служит для меня мысль, что вы являетесь моей верной опорой и с новыми силами вступаете в новый год. От всего сердца молю для вас счастья и преуспевания и прежде всего здоровья на долгие годы. Надеюсь, с помощью божьей, еще долго работать совместно с вами на благо и величие нашего отечества.
Вильгельм I. R.1»
До осени в его настроении не было заметно никаких признаков перемены; но в октябре, во время пребывания русского императора 2, его величество был поражен тем, что я отсоветовал ему предположенный вторичный визит в Россию; своим поведением по отношению ко мне он дал почувствовать свое недовольство. Описанию всего этого будет отведено должное место в одной из следующих глав *. Через несколько дней император выехал в Константинополь3. Из Мессины, Афин и Дарданелл он посылал мне дружеские телеграммы о своих впечатлениях. Однако впоследствии я получил сведения, что за границей ему приходилось «слишком много слышать о канцлере». Возможное раздражение по этому поводу усиливалось хорошо рассчитанными остротами моих противников. В числе прочего говорили о фирме «Бисмарк и сын».
Между тем, 16 октября я отправился в Фридрихсруэ. Ради личного положения мне, в моем возрасте, не надо было цепляться за свою должность, и если бы я предвидел предстоявшую в скором времени отставку, то осуществил бы свой уход в форме, более удобной для императора и более достойной для меня. То обстоятельство, что я этого не предвидел, доказывает, что, несмотря на 40-летнюю практику, я не стал придворным и что политика занимала меня больше, чем вопрос моего личного положения, к которому меня приковывало не властолюбие и честолюбие, а лишь чувство долга.
В течение января 1890 г. мне стало известно, как живо император интересуется так называемым законодательством об охране труда и что по этому вопросу он сносился с саксонским королем и с великим герцогом Баденским, прибывшим в Берлин на похороны императрицы Августы. Постановления, которыми в этой связи интересовались рейхстаг и Союзный совет, т. е. законодательное ограничение женского, детского и воскресного труда, уже давно были частично введены в Саксонии и привели к неудобствам для различных отраслей промышленности. Считаясь со своим многочисленным рабочим населением, сак-
См. стр. 113.
сонское правительство не хотело по собственной инициативе менять свои же распоряжения. Заинтересованные промышленники оказывали давление на саксонское правительство, желая либо пересмотра саксонских установлений в порядке имперского законодательства, либо распространения их невыгодных сторон на всю империю, — следовательно, на всех германских конкурентов. [Саксонский] король уступил им, поэтому саксонские представители в Союзном совете стали выступать в духе так называемого закона об охране труда, за который постепенно высказались в своих резолюциях все партии рейхстага, чтобы завоевать голоса избирателей или, по крайней мере, не потерять их. Резолюции, неоднократно принимавшиеся рейхстагом4, оказывали на бюрократию Союзного совета давление, которому она не сопротивлялась, так как была оторвана от практической жизни. Члены соответственных комиссий боялись испортить свою репутацию человеколюбцев, если не будут поддакивать исходящим от Англии фразам о гуманности. Даже важный баварский вотум не был внушен теми руководителями, которые готовы были принять на себя ответственность за якобы негуманные устремления. Я добился того, что резолюции рейхстага были оставлены без внимания в Союзном совете. При таких обстоятельствах для господина Беттихера было легкой и благодарной задачей в беседах с коллегами по Союзному совету критиковать мои взгляды, вместо того чтобы их защищать. Т о, что я долгое время не был в Берлине, давало ему возможность действовать в таком же духе перед императором и при личных докладах в качестве моего заместителя изображать мое упрямство, как препятствие на пути императора к популярности.
Моим убеждениям и опыту противоречило такое глубокое вторжение в сферу независимости рабочего, в его трудовую жизнь и в его права главы семьи, как законодательное запрещение распоряжаться по своему усмотрению своей рабочей силой и рабочей силой своей семьи. Не думаю, что рабочий сам по себе благодарен за то, что ему запрещают зарабатывать деньги в дни и часы, когда он к этому склонен, хотя вожди социалистов, без сомнения, пользуются этим вопросом для успешной агитации, внушая, что предприниматели и за сокращенное рабочее время в состоянии платить неурезанную заработную плату. На основании лично у меня имевшейся информации я мог установить, что рабочие соглашались на запрещение воскресного труда лишь в том случае, если им могли обеспечить за шесть рабочих дней ту же недельную заработную плату, как прежде за семь дней. С запрещением или ограничением труда несовершеннолетних не соглашались родители подлежащих увольнению, а из самих несовершеннолетних соглашались на это только лица с сомнительным образом жизни. При современной сети железных дорог и при свободе передвижения представление, что работодатель в течение длительного срока принуждает рабочего даже против его воли работать в определенное время, может оказаться правильным лишь в виде исключения, вследствие особых условий работы и средств сообщения. Эти исключения едва ли распространены настолько, чтобы оправдать этим затрагивающее все общество вторжение в сферу личной свободы. При забастовках эти вопросы не играли никакой роли.