Марк Туллий Цицерон
Мысли и высказывания
© Бутромеев В. В., Бутромеев В. П., подготовка текста, подбор иллюстраций, 2011
© ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», издание, 2011
Марк Туллий Цицерон. Копия с античного бюста
Мысли и высказывания Марка Туллия Цицерона
Марк Туллий Цицерон. Фрагмент копии античного бюста
Взгляды народов различны: одни преклоняются перед самыми гнусными животными и делают из них своих богов; над другими властвуют иные, не менее смешные, предрассудки. Но существует ли на земле народ, который не уважал бы доброты, кротости, чувства благодарности? Существует ли народ, который не презирал бы, не питал бы отвращения к высокомерию, злобе, жестокости, неблагодарности? Природа, желавшая связать людей между собою общением и взаимными отношениями, начала с того, что создала их справедливыми.
Было бы нелепо считать справедливым все то, что у народа получило законодательную санкцию. Если бы афиняне единогласно одобрили законы их тридцати тиранов, то стали ли бы эти законы более справедливыми? Существует только одна справедливость, которая и закрепляет общественную связь: она вытекает из единого закона здравого смысла, за которым должно быть признано исключительное право повелевать и запрещать. Был ли или не был этот закон когда-либо писан, – тот, кто его не знает или осмеливается нарушить, несправедлив.
Думаете ли вы, что только воля народов, решения суда, повеления царей, могут выражать справедливость? Следовательно, им стоит только приказать, и станет справедливым совершать прелюбодеяние, подложные завещания, разбой? У нас одно мерило для различия хорошего закона от плохого: мерило это дано нам самою природой. С его только помощью мы отличаем справедливое от несправедливого, честное от постыдного.
Цицерон обнаруживает гробницу Архимеда. Художник Б. Уэст
Цицерон обнаруживает гробницу Архимеда. Художник М. Кноллер
Если справедливость есть только повиновение писаным законам, то тот, кто будет в состоянии пренебречь ими или нарушить их, не преминет воспользоваться этою возможностью, как только ему это покажется выгодным.
Если только боязнь наказания, а не отвращение к преступлению, должна удерживать нас от правонарушений и несправедливости, то нет несправедливых людей, а люди злые – только неловки. Если нами не руководит чувство чести, если мы порядочны только потому, что усматриваем в этом свою выгоду, – мы хитрые, но не честные люди. Что станет делать впотьмах тот, кто боится только свидетелей и судей? Как поступит он, встретив в уединенном месте слабого человека, имеющего при себе много золота, которое он легко может отнять? Если вы честны и справедливы от природы, вы приблизитесь к этому несчастному, заблудшемуся, окажете ему помощь, выведете на дорогу. Но не трудно предвидеть, как поступит тот, который ничего не делает для других и все измеряет собственным интересом.
Тарквиний и Лукреция. Неизвестный художник
Если, во времена Тарквиния, Рим не имел еще писаного закона против изнасилования, то Секст Тарквиний, насилуя Лукрецию, разве не нарушил вечного закона? Разве не было достаточно вложенного в нас природою разума, чтобы побудить к добру и отвратить от преступления? Он получил законную силу не только в ту минуту, когда был написан, но с самого момента своего появления он являлся образцом законов, а появился он вместе с божественным разумом.
Наши родители, наши кормилицы, наши учителя, наши поэты, наши представления, общераспространенные предрассудки толпы развращают наш характер и отклоняют от истины. Все вместе расставляют сети нашему духу. Они принимают нас мягкими и гибкими; они сгибают нас и формируют по своему произволу. Но в особенности нас портит мать всех пороков, подражательница добру, сладострастие, которое, чтобы вернее расставить нам западни, прячется во всех наших чувствах.
Цицерон произносит речь против Катилины. Художник Ч. Маккари
Триумф Цицерона. Фрагмент. Художник Франчабиджо
Мы по-настоящему свободны, когда мы сохранили способность рассуждать самостоятельно, когда необходимость не заставляет нас защищать навязанные, в некотором роде, предписанные нам мнения. Но большинство людей оказывается связанными чувством, прежде чем они в состоянии были сами рассудить, чему лучше верить. Привыкнув с самого нежного возраста подчиняться голосу друга или увлекшись речами первого, овладевшего их разумом, они выбрасываются бурей на твердыню мысли и остаются прикрепленными к ней, как к скале.