Каждый человек — лишь небольшая часть этого изменчивого мира, и он не должен пытаться противостоять целому, закосневая в своих слабостях, пороках и несовершенствах. Не должен и не может: все мы постоянно меняемся под влиянием меняющихся обстоятельств, даже не всегда осознавая это. Тот, кем я был в 30 лет, — не тот, кем я был в 3 года. Конечно, что-то пребывает неизменным; невзирая на возраст, я остаюсь самим собой; но в моей личности за прожитые годы произошли значительные перемены. Способность меняться — основа развития и залог того, что я смогу сообразовываться с теми мировыми законами, которые определяют общий путь всего сущего. Для этого я должен не только помнить (т. е. накапливать изменения, сохраняя постоянство), но и забывать (т. е. не позволять уже накопленным изменениям препятствовать накоплению новых изменений).
Это кажущееся противоречие реализовано в механизме нашей памяти. С одной стороны, она способна хранить огромный объем информации о прошлых событиях (как считал Пенфилд, вообще ничего из него не теряя). С другой стороны, эта информация всякий раз редактируется, когда мы ее вспоминаем, и перезаписывается; та ее часть, которая мало востребована или содержит нечто такое, что блокируется системой психологической защиты, переходит в латентное состояние, вытесняется из памяти, забывается. Механизм забывания, если рассматривать его в свете излагаемых мной идей, связан с потерей доступа к информации, а не с утратой самой информации. Главную роль в этом процессе играет мозг. Тот же Бергсон утверждал: «…мозг оказывает нам услугу, способствуя тому, чтобы наше внимание было сосредоточено на жизни… Для духа жить — это значит, по сути, сосредоточиться на действии, которое нужно совершить. Следовательно, это значит внедриться в вещи при помощи механизма, который извлечет из сознания все пригодное для действия, пусть даже при этом он погрузит во мрак большую часть остального. Такова роль мозга в работе памяти: он служит не сохранению прошлого, но прежде всего его маскировке, а затем — выявлению того, что является практически полезным»[94]. Само по себе прошлое не обусловлено работой мозговых механизмов, то есть оно не локализовано где-то в мозге в виде энграмм, а имеет самостоятельное существование, определяющееся структурой материи.
Первая антиномия Канта
Кант начинает свое исследование антиномий чистого разума со следующей пары утверждений[95]:
мир имеет начало во времени и ограничен в пространстве (тезис);
мир не имеет начала во времени и границ в пространстве; он бесконечен во времени и в пространстве (антитезис).
Я предполагаю сосредоточиться на рассмотрении главным образом первых частей этих утверждений, относящихся к понятию времени.
В доказательство первой части тезиса Кант приводит такое рассуждение: если допустить, что мир не имеет начала во времени, то это означает, что до произвольного момента времени прошла вечность, то есть бесконечный ряд следующих друг за другом событий; но прошедший бесконечный ряд невозможен, следовательно, мир должен иметь начало.
Доказательство антитезиса такое: если мир имеет начало во времени, то должно было существовать время, в котором мира не было, то есть пустое время; но в пустом времени невозможно возникновение чего-либо, так как такое время не содержит в себе условий существования; поэтому мир не может иметь начала.
Решение приведенной антиномии, по Канту, состоит в том, что мир нельзя рассматривать как вещь в себе, он существует только как эмпирический ряд явлений в нашем представлении, и поэтому суждения о конечности или бесконечности к нему неприменимы. Однако таким путем мы придем к тому, что вынуждены будем признать все, связанное с явлениями, трансцендентальной видимостью. Понятия конечности и бесконечности тоже окажутся лишь иллюзиями и потеряют всякий смысл, соответственно их можно будет применять или не применять к чему угодно.
Чтобы наш подход к познанию был более конструктивным, нужно отказаться от строгого разграничения явлений и вещей в себе. Как уже говорилось в самом начале, есть нечто, что их соединяет, — это то, что представляет собой сознание по своей сущности. О том же писал Владимир Соловьев: «…во внутреннем сознании нашей воли мы сознаем непосредственно подлинную природу сущего — то, что Кант назвал Ding an sich. Если, таким образом, только во внутреннем сознании дается нам настоящая сущность, то, что не есть представление, то мы должны чрез самих себя понять и объяснять внешний мир, а не наоборот — себя чрез внешний мир»[96]. Поскольку явления, отраженные в нашем представлении, дают основание предполагать, что через них нам открывается определенная картина мира, то мы должны верить, что эта картина соответствует реальности (по крайней мере до тех пор, пока другие явления не станут свидетельствовать об обратном).