Внутреннее положение Германии при моем вступлении в должность канцлера было достаточно запутано. Политика блока князя Бюлова означала несомненный успех постольку, поскольку она, хотя бы временно, вырвала развившийся немецкий либерализм из бесплодного состояния оппозиционной партии и, таким образом поставила правительственную политику на более широкий базис. Но консерваторы с самого начала, по деловым и личным соображениям, не симпатизировали сотрудничеству с прогрессивной партией. В особенности же центр, связанный многочисленными нитями с правыми, отнесся с вполне понятным неудовольствием к тому, что он в результате блокированных выборов попал в оппозицию бок-о-бок с социал-демократией. Быть может, результаты были бы более благоприятные, если бы правительство трактовало свою позицию против центра, как временную. С распадом блока разлад между партиями стал еще больше, чем был до его возникновения. Правая, довольная, что она отделалась от сотрудничества с прогрессивной партией, была склонна подчеркивать решительнее, чем раньше, свои крайне консервативные взгляды, в особенности в прусском ландтаге. Буржуазная левая чувствовала себя горько разочарованной разрушением своих надежд приобрести более длительное влияние на политику и опять вернулась в фарватер оппозиции. Социал-демократия, сильно ослабленная блокированными выборами, еще глубже затаила свою непримиримость. Только центр в конце концов выиграл. Благодаря умелому руководству, сумевшему крепко спаять объединенные в нем консервативные и демократические элементы, и благодаря осторожной тактике, избегающей всяких преждевременных обещаний, ему удалось опять завоевать то положение, которое наиболее соответствовало политике диагонали, обусловленной общим взаимоотношением сил.
Взаимное озлобление партий нашло себе обильную пищу в настроении народных масс вне парламента. Теперь кажется просто непонятным, как могла вокруг такого вопроса, как налог на наследство, с его небольшими, вполне приемлемыми ставками, разгореться такая ожесточенная борьба, в которой были пущены в ход даже принципы германской семейной этики. Сопротивление, в особенности консерваторов, было здесь, как и в других вопросах, бесконечно близоруко и нанесло длительный вред репутации партии, поскольку она опиралась на определенные круги, в особенности на союз сельских хозяев. Упрек, что враждебность консерваторов к указанному закону сводилась лишь к заботам о собственном кармане, напрашивался сам собой и с жадностью был использован в целях агитации в широких слоях населения. Если центр меньше упрекали за отклонение закона о налоге на наследства, то объясняется это более уступчивым его отношением в вопросе о реформе прусского избирательного права. Упорство консерваторов в отстаивании классовой системы избирательного права, явно благоприятствовавшей им в течение всей эпохи нашего развитая, вместе с отклонением налога на наследства, который, несомненно, ложился более чувствительно на поземельную собственность, чем на движимый капитал, – придавали их политике сугубый характер корыстного преследования своих классовых интересов.
Партийная печать делала с своей стороны все возможное для усиления создавшихся разногласий, вместо того, чтобы их постепенно сглаживать. Ввиду такой победы реакции над либерализмом – именно так обычно изображались судьба политики парламентского блока и падение князя Бюлова – социал-демократические и демократические газеты с необыкновенной страстностью вопили о всеобщей отсталости наших политических порядков, направляемых будто бы всемогущей кастой юнкеров, совершенно не учитывая при этом, какие ложные представления могли вызвать за границей эти слишком далеко заходящие преувеличения. Мне неоднократно приходилось слышать жалобы на оказываемое этими заявлениями действие со стороны немцев, знающих фактическое положение дел и прислушивающихся к отзвукам за границей, и можно смело утверждать, что развитая во время войны пропаганда ненависти и презрения к нам питалась указанным источником не меньше, чем источниками пангерманизма.