Однако надо признать, что и так мог писать только Репин. Цензура терялась, не зная, что делать с картиной: то разрешала ее, то запрещала. Долго никто ее не приобретал. Наконец купил член Государственного совета Харитоненко[15], но, сочтя неудобным держать у себя революционную вещь, перепродал ее вдвое дороже. Картину перевезли в Москву, где она находилась на передвижной выставке в старинном барском доме у храма Христа Спасителя. Посетителей было вначале немного.
В день открытия зашел на выставку странный человек. Говорил какие-то несуразные вещи. Артельщик, заметив его ненормальность, стал следить за ним. Но тот скоро ушел. Через час или два звонят из Третьяковской галереи, спрашивают Репина. Отвечаю, что его нет и не обещал быть, и интересуюсь, для чего он там нужен. Говорят, что случилось несчастье: один из посетителей изрезал ножом картину «Иван Грозный»[16]. В галерею отправился наш артельщик и увидел того, кто испортил картину. Он оказался тем, который ненормально вел себя у нас на выставке. Фамилия его была Балашов.
На другой день приехал Илья Ефимович. Публика узнала из газет о его приезде и хлынула такой массой на выставку, чтобы посмотреть на его новые вещи и на него самого, что приходилось из-за переполнения помещения закрывать на время выставку.
На всех выставках Европы в большом количестве выставлялись кровавые картины. И я, заразившись этой кровавостью, по приезде домой сейчас же принялся за кровавую сцену «Иван Грозный с сыном».
И картина крови имела успех.
Но в то же время против Репина повелась большая атака.
Представители левых течений в искусстве, ведшие борьбу со старым искусством – реализмом и натурализмом, сочли случай с картиной Репина выгодным моментом для выступления против главной силы реалистического лагеря, для развенчания Репина с его направлением в искусстве. В Политехническом музее был объявлен диспут художественной группы «Бубновый валет»[17]. Лектором на тему «“Иван Грозный и его сын”, картина Репина» выступал Макс Волошин[18].
Диспут в конце превратился в настоящее мамаево побоище защитников Репина и их противников, с ругательствами, свистками и истериками женщин.
Ловко, красиво говорил Волошин и проделывал удивительную эквилибристику в понятиях. Возводил в степени слова «реальное» и «натуральное», после чего расхождение между этими понятиями становилось все больше и к реализму, подпрыгивая, прилипали, как к потертой шерстью смоле, импрессионизм, пленеризм и другие течения.
То показывал, как на картах, Репина и бубновца Бурлюка[19], перетасовывал их, и вы не узнавали, где Бурлюк, где Репин – оба становились до неразличимости похожими друг на друга. От художественной ценности репинской картины не осталось и следа, а сам Репин оказался виноватым перед Балашовым, и Репина надо было судить за его картину, как за большое преступление.
Репин тоже выступил на диспуте в порядке самозащиты.
Выступившая затем в защиту Репина печать оказывала ему медвежьи услуги, стараясь выставить его чуть ли не древнерусским богатырем и посадить на богатырского васнецовского коня для защиты древних устоев.
Репину лучше было бы сказать: «Чего вы все от меня хотите? Чтобы я и писать на всякие вкусы мог, и говорить красноречиво умел, и петь, и танцевать? Ведь я только чугуевский казак-украинец и учился самоучкой на гроши. Я только живописец, не знающий ни минуты отдыха и за каторжным трудом не имеющий времени угнаться за всем, что вы знаете и чем кичитесь. Я только Репин, написавший “Бурлаков”, “Крестный ход”, “Запорожец” и еще бесконечное множество картин и портретов всех наших великих людей. И еще я – гражданин, вскрывавший всю жизнь ваши общественные болячки. И за что вы держите в музеях и галереях мои работы, если не признаете меня?»
В эти дни он был ужасно разбит. Перед отъездом вечером приехал на выставку. Более удрученным никогда я его не видел. Мы сидели с ним вдвоем в пустом зале. Изредка Илья Ефимович произносил отрывисто: «Вот все так… говорят – давай, давай… требуют… когда только перестанут требовать? И никуда не уйдешь… право же, иногда становится…» – и досадливо махнул рукой.
Раздался звонок телефона, кто-то спрашивал: «Нельзя ли видеть Репина? Говорят, он поехал на выставку». Илья Ефимович сперва сказал: «Опять? Кто там еще?» – а потом разрешил незнакомцу приехать.
Является неизвестный субъект, представляется и просит Репина засвидетельствовать этюды, которые в качестве репинских купил у кого-то по случаю. Показывает пачку пошлых вещей. Что произошло с Репиным! Он бросил этюды на пол с криком: «И вы мне суете этакую гадость! Вы по дешевке купили их, считая за мои, чтобы спекульнуть на мне! Торгуйте чем хотите, только меня оставьте в покое!» – и закрыл лицо руками.
15
Павел Иванович Харитоненко (1852–1914) – российский промышленник и предприниматель, сахарозаводчик, покровитель искусств.
16
16 января 1913 г. в Третьяковской галерее молодой иконописец, старообрядец, сын крупного мебельного фабриканта Абрам Балашов в припадке душевной болезни с криком «Довольно крови!» изрезал ножом знаменитую картину Ильи Ефимовича Репина «Иван Грозный и сын его Иван». Картина была реставрирована Д. Ф. Богословским и И. Э. Грабарем.
17
«Бубновый валет» – самое крупное творческое объединение раннего русского авангарда, существовавшее с 1911 по 1917 год. Среди ее основателей и наиболее выдающихся художников – Петр Кончаловский, Илья Машков, Михаил Ларионов, Аристарх Лентулов.
18
Максимилиан Александрович Волошин (1877–1932) – поэт и живописец, один из ведущих представителей русского символизма.
19
Давид Давидович Бурлюк (1882–1967) – поэт и художник, один из основоположников футуризма.