Выбрать главу

Уклад жизни, манера выражаться и вести себя в новой среде обитания — все это для изгнанника неизбежно соотносится с воспоминаниями о среде старой. Таким образом, обе среды — новая и старая — ярки и актуальны, обе сосуществуют в контрапунктическом единстве. Воспринимать мир таким образом — своего рода удовольствие, особенно когда отмечаешь для себя контрапунктические наложения: они умеряют категоричность оценок, воспитывают способность к сопереживанию. Кроме того, чувствуя себя как дома везде, где бы ни оказался, испытываешь особую гордость.

Однако изгнание связано с неослабевающим риском: привычка приспосабливаться и подстраиваться утомляет, выматывает нервы. Изгнанник не знает, что такое чувство удовлетворенности, умиротворенности, защищенности. Изгнание, говоря словами Уоллеса Стивенса, — это “дух зимы”, когда воодушевление лета и осени, надежды весны, где-то рядом, но недостижимы. Возможно, Стивенс иносказательно намекал, что в изгнании жизнь идет по другому календарю, не такому, как на родине: она меньше привязана к смене времен года и к привычной географической точке. Изгнание — это жизнь, протекающая за пределами привычного порядка. Ни центра, ни периферии. Кочевье. Вечный контрапункт; но стоит человеку свыкнуться с такой жизнью, как силы судьбы, словно опомнившись, опять подхватывают его и куда-то влекут.