Я пыталась жить, как раньше, но с каждым днем мне становилось все тяжелее. Мистер Карсон бывал дома все реже и реже, а когда он все-таки появлялся, то снова с кем-то шептал-ся по телефону. Мальчикам я никогда не говорила ничего плохого об отце. И не знала никого, с кем могла бы обсудить свое положение. Я перестала ходить в церковь, где проповедовал муж. К тому времени мое здоровье пошатнулось, а нервы оказались на грани срыва. Затем меня начала мучить бессонница. Бывали ночи, когда я спала не больше часа или двух. В конце концов я отправилась к доктору. Он прописал лекарство, но оно не очень-то помогло. В одно из моих посещений доктор сказал: — Миссис Карсон, давайте поговорим. Скажите мне, в чем дело, что с вами происходит? — Я вам уже сказала. Я просто не могу спать. Лекарство, которое вы дали… — Ваша болезнь не физическая. Она гораздо глубже. Думаю, дело в семейной жизни. Ваш муж? — Да, — я не стала рассказывать подробности, но упомянула, что наш брак не был безоблачным. — Мой муж нечасто бывает дома, и он очень быстро тратит все деньги, — добавила я. — Вам нужно поговорить с психологом, — сказал доктор. — Я не могу этого сделать. — Вы хотите, чтобы вам стало лучше? Вам нужна помощь? Я ничего не ответила, но доктор сам договорился с психологом. И я пошла на прием. Психолог оказался очень проницательным: — Совершенно очевидно, что у вас серьезные проблемы. Вам необходимо кому-то их излить. Вы можете рассказать все мне, так как я не знаком ни с вашими соседями, ни с вашими друзьями. Никто не узнает об этом, даже ваш муж. Было очень нелегко, но я открылась. Наконец-то у меня был кто-то, кто хотел меня выслушать. Я рассказала все, что знала,и поделилась подозрениями о причастности мужа к торговле наркотиками. — Вы не обязаны с этим мириться, — сказал он. — Более того, вам нельзя с этим мириться! Вам нужно думать о будущем мальчиков. — Я просто не знаю, что делать, — сказала я. Психолог, консультируясь с моим доктором, взялся за меня как следует и сдвинул дело с мертвой точки. «Вы не можете дальше жить в подобных условиях», — к такому выводу они пришли. Разумеется, врачи были правы. Я больше не могла оставаться с мужем, но мне было страшно, я оказалась в тупике. Как я могла прокормить себя и двоих детей? Мне нужен был чей-то совет. Мой доктор и психолог помогли мне связаться с юристом, который сказал, что все должно быть обговорено с мистером Карсоном. Если он согласится сотрудничать, все решится достаточно быстро — так предположил адвокат. Но муж отказался. И снова оба доктора предложили мне уйти от него. «В противном случае, — сказал мой лечащий врач, - мы просто будем пичкать вас лекарствами». «Нагрузка на нервы не станет меньше», — добавил психолог. Врачи были правы, и я это знала. Я позвонила в Бостон род-ной сестре, Джин Авери, и спросила, нельзя ли нам с мальчиками пожить немного у нее, пока я не определюсь, что делать дальше. «Конечно», — ответила Джин. Ее муж Уильям тоже пригласил нас приехать. Очень сложно на это решиться, но я собрала вещи и ушла с двумя детьми. Этот шаг был одним из самых трудных в моей жизни. Пока мы жили вдали от Детройта, мистер Карсон вернулся к своей первой жене. Она начала подписываться моим име-нем на чеках и очень быстро растратила все, что мне удалось положить на счет, включая деньги, которые я берегла на обучение сыновей. 37
Я не обольщалась надеждой, что наш брак выживет. Все сомнения рассеялись. Я настроилась на развод. «Собираюсь ра-стить своих замечательных мальчиков одна», — решительно сказала я сестре. Однако в сердце решительности было гораздо меньше, чем в словах. Но когда я еще раз все взвесила, то сказала себе вслух: «Что я могу? У меня нет образования. Нет опыта. Я ничего не умею и ничего не знаю». И сразу же ко мне пришла ясная мысль, словно чей-то голос произнес: «Может, это и так, но я могу научиться». И я точно знала, что могу! Следующие два года принесли мне и удачи, и огорчения. По-рой нагрузка становилась просто невыносимой, и я больше не могла бороться. Когда такое случалось, у меня хватало здраво-го смысла признаться себе, что нужна помощь специалистов. Я ложилась в психиатрические клиники, оставляя мальчиков с сестрой. Она не рассказывала им, где я. Говорила только, что мама уехала на несколько дней. А однажды я была так подавлена, что решила: больше я не смогу жить, мне уже ничто не поможет. Я находилаcь в такой депрессии, что не сомневалась — никому нет дела, останусь я жить дальше или умру. Если умру, убеждала я себя, мальчики ни в чем не будут нуждаться в приемной семье или с Джин и Уильямом, ведь у них нет своих детей. Мне было так плохо физически и эмоционально, что я не хотела больше бороться. Однажды утром я взяла пузырек с прописанными мне сно-творными таблетками, вытряхнула их и пересчитала: «Двадцать четыре. Этого должно хватить», — сказала я. Приняв их, я погрузилась в мирный сон, не собираясь больше просыпаться. Если бы в спальню не вошла моя сестра, не заметила бы пу-стую бутылочку из-под лекарства и немедленно не позвонила бы в больницу, я бы не проснулась. На следующий день, когда я приходила в себя после промывания желудка, меня навестила Мэри Томас. Она представилась и сказала: Бог любит вас. Я уставилась на эту странную женщину. У нее была самая сияющая улыбка, какую только мне приходилось видеть. — Иисус Христос умер за вас. — Не говорите мне о Боге, — сказала я. Горло болело от тру-бок, которые используют для промывания. — Я не желаю слушать этот бред. Бог — такая же фальшивка, как и все остальное. Я не хочу иметь к этому никакого отношения. — Но Бог действительно любит вас, — снова сказала она тихо. И опять улыбнулась так открыто, ясно, искренне. Я перестала с ней разговаривать, но она не ушла. Мэри Томас осталась сидеть у моей посели. Своим мягким голосом она продолжала рассказывать мне, что Бог не отказался от меня и никогда этого не сделает. — Вам хочется поговорить? — спросила я наконец. — Тогда расскажите мне что-нибудь другое. Мы, наверное, сможем найти общий язык, беседуя на другую тему, но только не на эту. От Бога нет никакого толку. Я это знаю, потому что я была замужем за служителем. — Не знаю ничего о вашем муже. Но о Боге я кое-что знаю, — сказала она. Негромко Мэри Томас говорила о Господе и рассказывала наизусть библейские тексты. Эта женщина была совсем дру-гая, не такая, как те христиане, которых я встречала раньше. Мне пришлось это признать. Как бы я ни сердилась, как бы грубо ни реагировала, она не ругалась со мной и ни разу не обиделась. Мэри продолжала приходить ко мне. Медленно до меня ста-ло доходить, что ей не безразлична моя судьба. Она говорила и говорила о Боге. Иногда Мэри открывала свою большую Библию и читала несколько стихов. Однажды она протянула Библию мне: — Вот, почитайте сами. Я покачала головой: — Я не очень-то умею читать.— Тогда я помогу. Вы только попытайтесь. Я пыталась читать, а она помогала мне в трудных словах и именах. Когда я выписывалась, она подарила мне Библию. — Это тебе, Соня, — сказала Мэри. — Мне? Но почему? — Я хочу, чтобы она у тебя была. Это подарок. Принимая книгу, я удивлялась, что Мэри настолько заинте-ресована во мне. Это был особый подарок. — Надеюсь, ты будешь ее читать. Я не ответила. Думаю, что расплакалась бы, если б попыта-лась заговорить. Прямо там и прямо тогда я решила, что научусь читать Библию. Если другие умеют, я тоже смогу. Затем мне в голову пришла еще одна мысль: если все остальные могут это делать, я смогу, и даже лучше них. Меня не беспокоило, насколько это на тот момент было реально, учи-тывая мой уровень грамотности. Мое отношение к жизни изменилось. Я смогу сделать все, что захочу. Во мне проснулась железная воля. С тех самых пор я решила, что смогу научиться всему, что могут другие. Эта вдохновляющая мысль стала для меня такой важной, что я не смогла ее забыть. Снова и снова я повторяла своим сыновьям, когда они росли: «Мальчики, если кто-то это мо-жет, вы сможете сделать это лучше». Я сама так верила и хотела, чтобы они верили тоже. Джин и Уильям Авери стали адвентистами седьмого дня. Я тоже начала ходить в эту церковь, где все больше и больше слышала о любящем Боге, об Иисусе Христе, Который умер за нас. По мере того как я постепенно училась читать Библию, моя вера возрастала. Однако новые трудности заставляли меня опять думать о са-моубийстве. Но я помнила, что говорил пастор: «Есть на небесах Бог — Бог, Которому не все равно. Этот Бог может совершить для вас великие чудеса». Он говорил и многое другое, но я помнила только это.