кто-нибудь говорил: «Мне пора уходить», имея в виду, что часы его дежурства закончились. «Жто вы имеэтэ в виду — пора ухо-дит?» — спрашивал он задиристо. — Жто это — «уходит»? Волной в беде. Никаких «уходит». Вы должны быт радом с ним. Этто важнеэ фсево. Ну что мы могли на это сказать? Джордж имел в виду именно то, что говорил, и не хотел, чтобы мы об этом забывали. Он немедленно начинал энергично читать нам лекцию о том, что мы находимся в больнице ради блага больных и неважно, подходит ли их лечение под наш жизненный график. «Вы здесь, чтобы служить пациентам. Никогда этого не забывайте!» Однажды Джордж разразился особенно длинной тирадой. Объектом на этот раз стал был студент-стажер, который уже долго дежурил, и было видно, что он очень устал. Студент скрестил на груди руки и несколько раз кивнул, пока сыпались слова. В конце концов он поднял свою папку с зажимом до уровня груди и бросил ее. Она громко шлепнулась на пол. «С меня хватит», — сказал он и вышел. Позже он вернулся. Как бы я ни восхищался Джорджем Удварели, некоторым стажерам он действовал на нервы, потому что был требовате-лен и принимал от нас только полную самоотдачу. Отчасти и поэтому я считаю его восхитительным человеком — он не позволял нам небрежности в лечении пациентов даже в мелочах. Есть один принцип, который Джордж Удварели воспитал во мне и который я никогда не забуду: посвящение врачебному делу требует посвящения всего себя. Я врач не тогда, когда мне это удобно; я должен дать обет быть к услугам пациентов все-гда, когда они во мне нуждаются. «В противном случае идите в патологоанатомы, — повторял он, — станьте кем-нибудь, кто не имеет дела с живыми существами». Я и тогда думал, и сейчас считаю, что он абсолютно прав! Во время обходов Джордж Удварели часто касался фило-софских тем. Неожиданно в середине осмотра он вдруг делал
паузу, как будто мысль только что посетила его. «Жто Аристотель имел сказать о подобной ситуации?» Чаще всего мы, стажеры, смотрели на носки своих ботинок или переглядывались. «Ну-у, тогда немножка подумайтэ». Он произносил несколько наводящих слов. Наконец один из нас связывал его слова в единое целое. Если мы ничего не могли сказать, он сам заканчивал фразу философа. Но на этом дело не кончалось. Он внимательно рассматривал наши лица и за-тем спрашивал: «Ну-у, жто тепер происходдит? Вы согласны с Аристотелем?» И ждал нашего ответа. Очевидно, что Джордж хотел заставить каждого из нас думать глубоко о любом своем пациенте. Хорошее медикаментозное лечение было лишь частью нашей задачи. Более, чем какой-ли- бо другой врач, Джордж Удварели настойчиво учил нас не рас-сматривать пациента как заболевание или недомогание. Однажды, когда мы обсуждали типы эпилептических припадков и их лечение, он сказал: «Та-ак, кто первым оперировал эпилептические припадки? Какую карту мозга он потом составил?» Прозвучал ответ: «Уилдер Пенфилд, прославленный нейрохирург». «А теперь скажите, какую карту мозга составил Пенфилд? Что он думал о мозге? Считал ли он, что у человека есть душа?» Когда один из нас ответил «да», он кивнул и снова задал во-прос: «А! Но как Пенфилд пришел к мнению, что существует душа?» Следующие десять минут он направлял наши рассуждения. В конце я почувствовал себя весьма обогащенным потому, что у него все становилось уроком — в исторических и фило-софских подробностях. Никто другой так не учил. Он хотел, чтобы мы знали, как великие хирурги и мыслители прошлого понимали заболевание и как изменялась медицина на протяжении многих веков, особенно в последние сто лет. Для меня метод Джорджа Удварели оказался бесценным. Хотя не все стажеры разделяли мое мнение.
— Он — настоящая зубная боль, — высказывались некоторые. Так я впервые услышал отрицательный отзыв о моем учителе. — В самом деле? Я нахожу его восхитительным, — сказал я. — Одно и то же, одно и то же, — сказал он. — Приходится изучать всю эту ерунду. — Я пришел сюда не ради дополнительных лекций, — под-держал другой стажер. - Не за этим нам даны практические занятия. Я просто хочу делать дело дальше. Их мнение не имело для меня значения. Доктор Удварели был ценнейшим учителем, особенным другом и наставником, каким он остается и до сего дня. * Не могу не упомянуть Джима Андерсона, доктора филосо-фии7 в области исследовательской радиологии, — человека, без которого у меня не было бы успешного лабораторного опыта. У Джима Андерсона я научился лабораторным техно-логиям. Несмотря на то, что я получил небольшой грант, он позволил мне совершенно бесплатно пользоваться его лабора-торией и помощью его секретаря. Мне ассистировали его тех-ники, когда я разрабатывал модель опухоли мозга животного, а также в работе с различными способами формирования изо-бражения и в обучении техническим методам. Всегда готовый помочь, Джим Андерсон сводил меня с необ-ходимыми людьми, как только мне становилось что-то нужно. Я высоко ценил его желание обеспечить меня всем, что необходимо для исследований. Он легко мог бы присоединиться к работе, активно помогать мне, а затем присвоить себе успех. В некоторых факультетских 7 Степень доктора философии (Doctor of Philosophy, сокр. Ph.D) в США присуждается как в области естественных, так и гуманитарных наук. Слово Philosophy не должно смущать, поскольку изначально оно имело более общее значение в английском языке «наука вообще», которое в данном случае и сохранилось до настоящего времени. Обладателем этой степени может быть, например, математик. — Прим. ред.