клиниках кое-кто сделал бы именно так. Джим Андерсон ви-дел, что результаты моих исследований должны оказаться зна-чительными, и мог бы без труда украсть их и приписать себе. Но вместо этого, помню, он сказал: «Бен. здесь ты напал на след. Я хочу, чтобы ты поговорил с Джоном Хилтоном, он открыл некоторые интересные методы разъединения тканей и поддержки их жизнеспособности. Затем я хочу, чтобы ты поговорил с Микаэлем Кольвином и Скипом Гроссманом, - продолжил он. — Собери у них информацию, пусть даже по мелочам. Учись одновременно исследовать много тем и не увязать в них». Главное, чему научил меня Джим Андерсон. — это рацио-нально и эффективно доводить работу до конца. Обычно ла-бораторные исследования над проектом проводятся не менее двух лет. Благодаря поддержке и помощи Джима, его персонала и его коллег я завершил работу за шесть месяцев — не-вероятное достижение, но со мной всегда рядом был Джим. Он направлял меня и подталкивал. Он всегда точно знал, что необходимо делать, и помогал мне принимать правильные решения. Месяцами я спрашивал себя, молился и размышлял, идти ли мне в частные практикующие врачи или остаться в академической медицине. Помощь Джима и его стремление сделать для меня доступным огромное количество источников помогла мне понять, насколько ценен опыт работы в больнице Джонса Хопкинса — факультетской клинике, где я имел возможность идти в ногу с самыми новыми достижениями в нейрохирургии. Оставшись здесь, я мог обращаться за помощью и быть частью команды, вместо того чтобы учиться делать все в одиночку. Я получал удовольствие от исследований, испытаний новых технологий, от того, что задействован в поиске. Делясь резуль-татами своей исследовательской работы, я также понял, что хочу преподавать и помогать будущему «цвету» медицины. В течение всех шести месяцев, когда я постоянно видел Джи-ма Андерсона, не помню, чтобы мы хоть раз обсуждали вопрос
моего будущего. Но, возможно, так и ведут себя покровители и наставники. Они просто работают, и то, как они это делают, оказывает очень сильное влияние на окружающих.
*
По мере того, как я продолжаю вспоминать всех, кто своим примером учил меня делать все с полной отдачей и мыслить благородно, я чувствую, что должен упомянуть врачей из Австралии, в частности, Брайанта Стоукса и Ричарда Вогана. Брайант Стоукс — пятидесятилетний стройный брюнет — был главным нейрохирургом в Перте, Западная Австралия. Он приехал в клинику Джонса Хопкинса в 1982 году вместе с другими выдающимися нейрохирургами мира на открытие научного центра нейрохирургии имени Джонса Хопкинса. Он мне сразу же понравился. Когда я увидел его в работе, то понял, что стою рядом с хирургом высочайшей квалификации. «Вам нужно приехать в Австралию, — часто говорил он мне. — Вы могли бы быть старшим ординатором, больше попрактиковаться». Нередко, слегка улыбаясь, он добавлял: «Мы бы, возможно, даже научили вас некоторым трюкам». Хотя возникли небольшие трудности, мне показалось правильным поучиться с годик в Австралии в больнице сэра Чарльза Гардинера при медицинском центре королевы Елиза-веты И. К июню 1983 года я окончил резидентуру. Мы с Канди ждали нашего первого ребенка. Мюррей родился уже в Австралии. Я подал документы и был принят в единственный круп-ный обучающий центр Западной Австралии, который имеет отношение к нейрохирургии. В какой-то мере Брайант Стоукс напомнил мне Джеймса Тарена. Такой же профессионал. И с такой же яркой вне-шностью. Этот пятидесятилетний доктор был стройным высоким брюнетом. Когда люди встречали его впервые, они зачастую видели в нем только строгого и серьезного человека. Но те, кому он позволял видеть более «легкую» сторону своей натуры, знали его как веселого парня с приятным и
тонким чувством юмора. Мне посчастливилось знать его с обеих сторон. Он всегда настаивал на безукоризненности и пунктуально-сти, и я его за это в высшей степени уважал. Например, когда врач-стажер должен был приходить на ра-боту в 7.00 утра, Брайант ожидал, что он пожалует не позднее 7.00 утра. «У нас нет времени для извинений», — повторял он. Когда мы не делали что-то в точности так, как он хотел, он давал нам это понять. Он был из числа людей, которых нелегко, а порой и невозможно переносить. Однако Брайант Стоукс сам был настолько компетентен и технически подготовлен, что лично я приветствовал его строгость. Я хотел делать все безукоризненно и знал: коль скоро этот человек даже от само-го себя требует только совершенства, он не примет меньшего от своих подчиненных. Вскоре Брайант научил меня скреплять аневризм передней соединительной артерии — сложный тип аневризма — за два с половиной часа. Я привык, что на подобную операцию уходи-ло шесть часов. Он не только сам достиг такого мастерства, но и научил других. Я понял, что этот человек знает анатомию всего основания черепа настолько хорошо, что может сказать вполне буднично: «Я приложу вот такое давление к этой доле. Тогда ты ищи мембрану и режь. Помни, тянуть ее нельзя, иначе разорвешь». Он компетентный и требовательный. Работа бок о бок с ним в больнице Гардинера оказалась бесценной для роста моей квалификации как нейрохирурга. — Старику ты сильно нравишься, знаешь? — спросил меня один врач. — Брайант многому научил меня, — ответил я, не совсем понимая, что он имеет в виду. — Я им безмерно восхищаюсь. — О, здесь гораздо больше, чем учительство. Неужели ты не понимаешь, что он дал тебе особые возможности? Я похлопал глазами.