Рассел Эрик Фрэнк
Мыслитель
ЭРИК ФРЕНК РАССЕЛ
МЫСЛИТЕЛЬ
Перевод М. Литвиновой
Высокий крутой холм, вершина которого поросла лесом, возвышался над равниной в лучах палящего солнца, отбрасывая густую тень на полоску земли, за которой начинались джунгли.
На почти отвесном его склоне, как раз посередине, прилепился огромный серый утес, напоминавший фигуру великана, погруженного в размышления. Этот утес, неровный, щербатый, изъеденный водой и ветром, так разительно походил на гигантскую статую человека, занятого решением мировых загадок, что еще со времен исчезнувших чиапасеков назывался "Мыслитель" и внушал суеверный страх.
Медно-красное небо Чиапаса заливало раскаленными лучами горы, долину и джунгли. В нескольких милях к югу расположился городок Паленке, вблизи которого покоятся оплетенные вьющимися растениями руины - остатки позабытой цивилизации. Там, в Паленке, - ближайший кабачок, где бедный пеон мог утолить жажду, а также стряхнуть с себя мистический страх, внушаемый этим колоссом, погруженным в вековечные думы.
Неуклюже развернув мула в конце борозды и перенеся вслед за ним соху, Хосе Фелипе Эгуерола остановился и отер платком пот с худого, дочерна загорелого лица, облизнул потрескавшиеся губы и отогнал тучу москитов. Слева, в зарослях джунглей, насмешливо тявкали, пищали и выли невидимые твари. Справа вздымался крутой холм с выступающим каменным чудовищем. Тень огромной головы падала наискось, доставая самые дальние борозды - так высоко в небо возносилась голова гиганта.
Хосе Фелипе Эгуерола старался не смотреть на мрачную фигуру Мыслителя. Ни разу еще он не взглянул ей прямо в лицо. Это считалось опасным. Он не имел ни малейшего понятия почему, но испытывать судьбу не решался. И так уже, по мнению многих, он вел себя слишком неосторожно.
Только брат Бенедиктус со святой водой да несколько сумасшедших янки могли следовать пословице, что и кошке дозволено глядеть на царя. И, насколько ему было известно, ничего плохого с ними не случилось. Но у него, Хосе Фелипе, не было сандалий из сыромятной кожи, никогда в жизни не удавалось ему пленить пухленькую сеньориту и никогда не выигрывал он в лотерею ни единого песо. Вся его собственность состояла из семи акров болотистой, нагоняющей лихорадку земли, соломенной хижины, расположенной по соседству с кабачком, сохи, мула и пары драных штанов. Но вопреки всему он был одержим стремлением во что бы то ни стало жить.
В двадцатый раз в тот день перекатил он языком во рту от щеки к щеке кусочек смолы, отогнал москитов и, сойдя с борозды, уголком черного влажного глаза искоса взглянул на каменного гиганта. Несмотря на палящий зной, По спине его пробежал холодок - так громаден был гигант, так величав, так царственно равнодушен к возне крошечных существ, копошащихся внизу у его исполинских ног.
Сдвинув вперед соломенное, плетеное вручную сомбреро, чтобы солнце не било в глаза, Хосе Фелипе хлестнул крепкие, грязно-серые ягодицы мула и громко закричал:
"Н-но, мул, но, но!" Мул послушно поплелся. Налегши всей тяжестью тела на соху, Хосе Фелипе пошел за ним, неуклюже ступая по свежевспаханной земле босыми ногами.
Высоко в небе Мыслитель продолжал думать свою думу, не замечая крошечных букашек внизу - двуногую и четвероногую, медленно приближавшихся к его тени.
Он восседал на этой скале так давно и был так сильно изъеден временем, ливнями и ветром, что никто не мог с уверенностью сказать, вытесала его в стародавние времена рука искусного мастера или он был всего-навсего причудливым порождением стихий.
Но истина заключалась в том, что он не был ни игрой природы, ни древним идолом. Те немногие, кто видел его и пытался научно объяснить факт его существования, совершали ошибку, отбрасывая очевидное в угоду собственным фантазиям. Он был именно тем, чем казался: мыслителем. В этом отношении шестое чувство Хосе Фелипе, внушавшее ему безотчетный страх, явилось более верным судьей, чем эрудиция его образованных соплеменников.
Человек и скотина с замиранием сердца вступили в полосу тени, отбрасываемой каменным изваянием. Снова выйдя на свет, Хосе Фелипе, прокашлявшись от пыли, с облегчением вздохнул. В любом другом месте тень радовала его как всякого пеона: в тени - спасение от жгучего солнца, в тени можно предаться безделью, поваляться на земле, блаженно вытянув голые до колен ноги, и слушать умные речи жирного, ленивого сеньора Антонио Мигеля Гаутисоло-и-Ласареса, который умел не только читать, но и писать. Любимым его изречением было: "Пусть работают янки, они более развитый народ".
Но сейчас тень не радовала его. Не вообще тень, а именно эта, короткая, густая тень колосса, который гнал отсюда лрочь индейцев и пеонов, охраняя этот клочок земли от всех, кроме самых храбрых, таких, как Хосе Федипе. Он даже частенько жалел, что храбрость его так велика. Им восхищались в Паленке. О нем говорили даже в далеком Вилье-Эрмосе. Очень приятно, когда тобой восхищаются, особенно в родном Паленке, за стойкой в шумном веселом кабачке. Но платить за похвалы приходилось дьяволу на этом поле, осененном зловещей тенью, и цена с каждым днем становилась выше. Здесь не было восхищенных зрителей, здесь только он сам, его бессловесный мул и каменный истукан, к подножию которого не смеют выбегать даже голодные обитатели джунглей.