— Привет! До скорого! — крикнул он и уехал.
Какой это был прекрасный день! Еще один. К несчастью, его не удастся приятно закончить, потому что сегодня к ним на обед был приглашен Юбер. Марсиаль хорошо относился к своему свояку, во всяком случае, он считал, что хорошо относится (свояк — это родственник, а значит…). Марсиаль был бы оскорблен, если бы ему кто-нибудь сказал, что он не любит Юбера. Вообще-то ему было на него в высшей степени наплевать, но все-таки Юбер его раздражая. И на то было множество причин. Эти два человека явно не были созданы для того, чтобы ладить друг с другом. Их не объединяло решительно ничего, кроме одного обстоятельства — они были женаты на родных сестрах. Юбер занимал довольно видный пост в какой-то министерской канцелярии по вопросам планирования. В каком министерстве и чем именно Юбер занимался, Марсиаль в точности не знал. То ли оборудованием, то ли культурой, а может быть, вообще культурным оборудованием. Юбер, правда, еще не министр, но этого не долго ждать. Короче, он был, как говорится, в «мозговом тресте» правительства. Один из тех, кто живет на тридцать лет впереди своего времени и мыслями уже весь в завтрашней Франции. Этого вполне хватало, чтобы произвести впечатление на человека, который занимается всего-навсего страхованием, пусть даже на уровне одного из директоров Компании. Юбер, видимо, был дока в своей области. Марсиаль этого не отрицал, и все же монументальный череп свояка казался ему временами пустым. Больше всего Марсиаля раздражал в Юбере его нескрываемый интерес к знакомствам с сильными мира сего, его светскость, снобистский прононс, аффектированная речь, самодовольство, которое сквозило в каждой произнесенной фразе, и тот факт, что его имя иногда стояло в списках приглашенных на большие приемы, которые печатаются в вечерних газетах. Если не считать всего этого, то Марсиаль прекрасно относился к Юберу. «Ведь он как-никак родственник».
Вернувшись домой, Марсиаль застал мадам Сарла в гостиной, в том же кресле у камина. Она вязала — она никогда не сидела без дела, даже во время своего недолгого пребывания у племянника (каждую осень она приезжала к ним погостить). Марсиаль весело поцеловал ее.
— Ну как, эта партия в футбол хорошо прошла?
— Потрясающе! Только это был не футбол, а регби.
— А разве есть разница?
Марсиаль воздел руки к небу.
— Ты не различаешь? Какой позор! В футболе мяч бьют ногой, а в регби его можно хватать и руками.
— Верно-верно. Пора бы мне это знать. Бедный Фонсу тоже обожал регби, но я все забываю.
— Есть и другие отличия. В футболе, например…
— Не беспокойся, меня это решительно не интересует. Значит, ты неплохо развлекался? — спросила она, окинув Марсиаля невозмутимым взглядом; трудно было сказать, какой именно смысл она вкладывала в это слово, но, несомненно, какой-то особый смысл был.
— Просто прекрасно.
— Что ж, тем лучше. Какое счастье, что у вас, мужчин, есть еще такие детские забавы. Хоть в это время вы не делаете ничего дурного.
— Ты называешь регби детской забавой? О несчастная!
— А что же это в таком случае?
— Пф! Ты в этом ничего не смыслишь! А где все остальные? У нас как будто сегодня гости к обеду?
— Дельфина одевается, а где дети, не знаю. Вероятно, в своих комнатах. Они, как обычно, сюда не заглядывали.
Марсиаль предпочел переменить тему:
— Ты для себя вяжешь этот роскошный лиловый свитер?
— Прежде всего это не свитер, а кофта, а во-вторых, она не лиловая, а сиреневая.
— Скажи, почему ты всегда выбираешь такие цвета: сиреневый, лиловый, серый? Чтобы быть похожей на покойную Queen Mary[10]?
— Я ношу эти цвета потому, что они соответствуют моему возрасту и положению.