«Какой же я был дурак! Какой болван! Проворонил все! Как теперь наверстать упущенное?»
Снова время не терпит, снова чрезвычайное положение…
И в довершение насмешки Марсиаль узнает, что один из этих ловкачей, хитрецов, этих умеющих жить либертинов — Юбер… «Он же урод. А я хорош собой. Он замухрышка. А я сложен, как атлет. В постели результаты у него наверняка самые заурядные, даже много ниже средних. А я занимаюсь любовью как бог. И вот ему выпадает судьба султана, а мне — скопца…»
Правда, Юбер будет наказан. (Между нами будь сказано, и поделом ему. В этом мире за все надо платить. Правосудие неотвратимо!) Но разве кара может зачеркнуть годы счастья? Он-то по крайней мере пожил в свое удовольствие.
В баре, где он был завсегдатаем, Марсиаль сразу нашел то, что искал. Ему повезло — породистое животное. Как раз то, что ему требовалось. Инстинкт в чистом виде. Грубое слияние тел. Никаких тебе сантиментов. Никаких светских церемоний. Кое-кто разводит вокруг этого акта невесть что — это все снобизм, литературщина. Разные там изысканные ужины в духе XVIII века. Жалкие слабаки. Сибаритствующие импотенты. То ли дело Марсиаль, настоящий мужчина. Римский легионер, отстегивающий после битвы поясной ремень в лупанарии.
У девицы были прекрасные манеры, интеллигентная, слегка книжная речь. Нет, право, высший класс, просто высший класс. Она привела Марсиаля в уютную комнату, заставленную книгами.
— Вот те на! Неужели все эти книги — твои?
— Мои.
— Ты так любишь читать?
— Я студентка. Готовлюсь к защите диплома.
— …
— По немецкому языку и литературе.
— …
— Вас удивляет, что я занимаюсь этим ремеслом? Что поделаешь — жить-то надо. Но я привередлива в выборе партнеров.
— …
— Надеюсь, вас это не смущает?
Марсиаль с трудом проглотил слюну:
— Нет-нет… Ничуть… Наверное, это с тобой… то есть с вами в прошлом году познакомился один мой приятель. Он мне о вас рассказывал. Если не ошибаюсь, вы особенно интересуетесь Шопенгауэром?
— Моя настольная книга, — просто сказала она. — «Мир как воля и представление». Читали?
…Марсиаль с трудом избежал полного фиаско.
Недоставало только, чтобы еще и эти интеллектуалки вышли на панель! Марсиалю претило такое смешение жанров. Что за нелепость! Голова идет кругом! Трудно жить в обществе, где все слои перепутались.
Две недели прошли в каком-то чаду. Марсиаля преследовали эротические видения — ему не сиделось на месте. На службе он умирал со скуки. Дом в отсутствие детей (а Жан-Пьер и Иветта вечно отсутствовали) казался ему тюрьмой, склепом. Почти каждый вечер он уходил из дому, даже не пытаясь подыскать благовидный предлог. Он замечал, что Дельфина молча страдает, и злился на нее за то, что причиняет ей страдания. Он завязал две или три однодневные интрижки. Попытался было восстановить отношения со своей последней любовницей — парикмахершей. В первый день все шло гладко или почти гладко. Но потом Марсиаля стала раздражать ее глупость. Вообще-то Марсиаль высоко ценил женскую глупость, но при условии, чтобы то была глупость животного — безмятежная, благодушная и отдохновительная. Еще лучше, если она сочетается с чувственностью — тогда это сельский праздник, покой деревенских раздолий… Но он не выносил глупость цивилизованную, глупость с претензиями — ту, что жеманничает, читает вечерние газеты, боится «отстать от моды». С такою невозможно было смириться, не поступившись чем-то самым заветным, глубинным.
Марсиаль был так возбужден, что как-то вечером попытался даже вновь сблизиться с Дельфиной. Но она очень тактично, мягко и с достоинством дала ему понять, что об этом больше и речи быть не может.
Марсиаль забросил работу. Без счета сорил деньгами. У него было такое чувство, будто его подхватило течением. Все распадалось — в нем самом, вокруг него, — жизнь, семья… Правда, семья уже давно перестала быть для него семьей… Ему хотелось уехать далеко-далеко и там начать совсем новую, деятельную жизнь, полную приключений. Но уже слишком поздно. «Я попал в капкан».
Если бы еще разразился скандал с Юбером, его смятение наверняка немного улеглось бы — чужие несчастья нередко утешают нас в наших собственных горестях. Но то ли «документы» не представили достаточно веских доказательств, то ли по приказу свыше замяли дело в самом зародыше, — так или иначе, скандал не разразился. Юбер вновь обрел безмятежную ясность духа. Каждое утро Марсиаль развертывал газету в надежде увидеть имя свояка под разящим заголовком. Тщетная надежда. «Злодеям суждено их счастьем наслаждаться». И бесы, вселившиеся в Марсиаля, продолжали его терзать.