26 Момент солнечного затмения и мистический брак — это смерть на кресте. Поэтому, в Средние Века крест логично воспринимался, как мать. Так в английском средневековом "Диспуте между Марией и Крестом", крест — это "фальшивое дерево", которое уничтожило плод Марии ядовитым напитком. Она причитает: "Мачехой своему сыну называю я тебя". Святой Крест отвечает:
27 Мотив ранения в алхимии восходит к Зосиме (третий век) и его видению драмы жертвоприношения[196]. В такой полной форме этот мотив больше не проявляется. Следующее его проявление мы находим в Turba : "Роса соединилась с тем, кто ранен и предансмерти"[197]. Роса приходит от луны, а раненный — это солнце[198]. В трактате Филалета "Introitus apertus ad occlusum Regis palatium"[199]) ранение наносит бешенная "корасенская" собака[200] и в результате этого ранения ребенок-гермафродит страдает боязнью воды[201]. Дорн в своей работе "Detenebriscontranaturam", связывает мотив ранения и укуса ядовитой змеи с Книгой Бытия 3: Ибо болезнь присуща природе змеи и нужно искать лекарство от нанесенного ей смертельного укуса"[202]. Соответственно, перед алхимией стоит задача вырвать с корнем первородный грех и совершить это с помощью balsamum vitae (бальзама жизни), который является "истинной смесью тепла природы с ее извечной влагой". "Жизнь этого мира есть свет природы и небесная сера[203], субстанцией которой являются эфирная влага и тепло небесного свода, сходные с солнцем и луной"![204]. Таким образом, соединение влаги (луна) с теплом (солнце) создает бальзам, который является "изначальной и не подверженной разложению" жизнью мира. Слова из Книги Бытия 3:15, "оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту", как правило, воспринимались как прообраз Искупителя. Но поскольку Христос не был запятнан грехом, то яд змеи не смог коснуться его, хотя человечество, конечно, было отравлено. Если христианин верит, что человек освобожден от греха искупительным деянием Христа, то алхимик явно придерживается той точки зрения, что "восстановления изначальной и не подверженной разложению природы" еще нужно добиваться с помощью алхимического искусства, а это может означать только то, что искупительный труд Христа считается незавершенным. Принимая во внимание то, что "Князь мира сего"[205] без всяких помех продолжает повсеместно творить зло, к этой точке зрения нельзя не отнестись с пониманием. Совершенно естественно, что для алхимика, который хранил верность Ecclesia spiritualis , делом величайшей важности были превращение себя в "незапятнанный сосуд" Параклета и, таким образом, реализовать идею '"Христа" в сфере, значительно превосходящей простую его имитацию. Горестно видеть, как эта великая мысль снова и снова тонула в болоте человеческой глупости. Потрясающим примером этого является не только история Церкви, но и история самой алхимии, которая в значительной степени сама поспособствовала своему осуждению, предоставив возможность иронически сказать о себе "Insterquiliniis inventur" (находится в выгребной яме). Агриппа фон Неттенгейм был недалек от истины, когда высказал мнение, что "Алхимики являются самыми извращенными из людей"[206].
28 В своем "Mysterium Lunae" чрезвычайно ценном исследовании истории алхимического символизма, Rahner[207] указывает, что "прибывание и убывание" невесты (Луны, Церкви) основано на keno -sis[208] жениха, в соответствии со словами святого Амвросия[209]:
Луна уменьшается, чтобы она могла наполнить элементы. Стало быть, это есть великая тайна. Ей это было дадено тем, кто дарует благодать всем вещам. Он опустошил ее, чтобы наполнить ее, и он также опустошил себя, чтобы наполнить все вещи. Он опустошил себя, чтобы снизойти к нам. Он снизошел к нам, чтобы вновь подняться над всем... Таким образом, Луна прояснила тайну Христа"[210].
29 Таким образом, проводится аналогия между изменчивостью луны и трансформацией изначально существующего Христа из божественной в человеческую фигуру посредством "опустошения", о котором идет речь в том отрывке из Филиппийцев (2:6, 7), который вызвал столько комментариев: "... он, будучи образом Божьим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничтожил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек".[211] Даже самые хитроумные объяснения теологов не смогли превзойти лапидарный парадокс святого Илария "Deushomo, immortalismortuus, aetefnussepultus" (Бог-человек, бессмертно-смертный, вечный-погребенный)[212]. По мнению Эфраима Сируса, kenosis дало обратный эффект, выразившийся в снятии тяжести с плечей Сотворенного Мира: "Поскольку создания устали носить представления о его величии, он снял с них груз этих представлений, так же, как он снял тяжкую ношу с матки, породившей его"[213].
196
Berthelot,
198
Hg (алхимическая "роса") "проникает"в золото (солнце) в результате процесса амальгамирования.
199
Считается, что этот трактат был написан в 1645. Напечатан в
201
210
Профессор Рахнер любезно прислал мне следующее объяснение: "Основополагающая идея теологов всегда такова: земная судьба Церкви, как тела Христа повторяет земную судьбу самого Христа. То есть Церковь, по ходу своей истории, движется к смерти — как ее индивидуальных членов (вот связующее звено с доктриной "умерщвления плоти'). так и ее самой в целом, чтобы однажды, исполнив свою земную задачу, стать "ненужной" и "умереть", как это указано в псалме: "когда престанет луна". Эти идеи нашли свое выражение в символизме Луны, как Церкви. Если
211
"Ος εν μοργί) Θεοϋ ύπαρχων ουχ άρπαγμον ήγησατο τό ειναι ΐσα Θεφ αλλα έαυτον εκενωσεν μορφην δουλου λαβων
212