745 Возражение теологов, что окончательное состояние догмы, к которому она приходит в результате такого развития, должно быть более полным или совершенным, чем ее состояние в апостольскую эру, является несостоятельным. Конечно, более поздние толкование и формулировка архетипа будут гораздо дифференцированнее по сравнению с первоначальными. Чтобы в этом убедиться достаточно и беглого взгялда на историю догмы. Вспомним хотя бы Троицу, которая прямо не упоминается ни в одной канонической книге. Но из этого не следует, что первые христиане менее глубоко знали фундаментальные истины. Подобное предположение граничит с пагубным интеллектуализмом, ибо в религиозном ощущении главное не то, насколько полно выражен архетип, а то, насколько сильно он меня увлекает. И совершенно не важно, что я о нем думаю[2282].
746 "Живая идея" всегда совершенна и всегда сверхчувственна. Человеческие формулировки ничего к ней не добавляют и ничего от нее не отнимают, поскольку архетип автономен и вопрос заключается только в том, увлекает он человека или нет. Если человек может более-менее точно сформулировать его, то ему легче интегрировать его в сознание, говорить о нем более разумно и более рационально объяснять его значение. Но владеет он архетипом не больше, чем человек, который не способен дать определение своей "собственности". Интеллектуальная формулировка становится важной только тогда, когда грозит исчезнуть память о первоначальном ощущении или когда его иррациональность представляется сознанию непостижимой. Формулировка имеет только вспомогательное, а не основное значение.
747 Возвращаясь к спору с христианскими теологами, мы можем сказать, что христианство представляло собой "unio mentalis в преодолении тела". Только в этом смысле ритуал выполнил поставленную перед ним задачу в той степени, в какой на это способны несовершенные человеческие существа. Чувственное наслаждение античного человека телом и природой не исчезло в ходе этого процесса, но было занесено в длинный список грехов, который сохранял свой объем во все времена. Однако, его знание природы представляет собой особую проблему. С античных времен оно расцветало только в таинственной обстановке и было доступно очень немногим, но оно сохраняло на протяжении веков определенные базовые концепции, которые в период позднего Средневековья "удобрили" вновь пробудившийся интерес человека к природным телам. Если бы у алхимиков не было, по крайней мере, тайного предчувствия, что христианское unio mentalis все еще не реализовало единение с миром тела, то вряд ли можно было бы объяснить их почти мистическую жажду знаний, не говоря уже о их символизме, который соперничал с христианским и начал развиваться уже в конце тринадцатого века. Аналогия Христос-lapis ясно указывает на то, что в мире природных тел все может претендовать на равенство и отсюда — на реализацию во второй стадии сопiunctio.
748 Здесь встает вопрос о способе, каким может быть осуществлено coniunctio. Дорн ответил на этот вопрос предложением не преодолевать тело, а применить типично алхимический процесс separatio, solutio, incineratio, sublimatio и т. д. красного или белого вина; цель этой процедуры заключалась в создании физического эквивалента substantia coelestis, признанной духом в качестве истины и живущего в человека образа Божьего. Какие бы названия алхимики не давали таинственной субстанции, которую они мечтали добыть, это всегда была небесная субстанция, то есть нечто трансцендентальное, что, в противоположность бренности всей известной материи, было не подвержено разложению, было инертно, подобно металлу или камню, и, в то же самое время, было живым, как органическое существо, и при этом было еще и универсальным лекарством. С таким "телом", разумеется, нельзя было столкнуться в ощущениях. Упорство, с каким адепты, по крайней мере в течение тысячи семисот лет, шли к этой цели, можно объяснить только сверхчувственностью этой идеи. И мы действительно находим, даже в античной алхимии Зосимы, ясные указания на архетип Антропоса[2283], о чем я говорю в Психологии и алхимии) образ, который пронизывает всю алхимию вплоть до фигуры гомункулуса в "Фаусте". Идея Антропоса рождена представлением о первоначальном состоянии всемирного "оживления", из-за чего старые Мастера и толковали своего Меркурия, как anima mundi; и если во всей материи можно найти первоначальное "оживление", то там можно найти и anima mundi. Она наложилась на все тела, как их raison d'etre, как образ демиурга, воплотившегося в своем собственном творении и застрявшего в нем. Нет ничего проще, чем отождествить эту anima mundi с библейским imago Dei, который представлял открывшуюся духу истину. Для древних мыслителей душа никоим образом не была простой интеллектуальной концепцией; она воспринималась чувственно, как дыхание или летучая, но физическая субстанция, насчет которой тут же возникло предположение, что ее можно извлечь и "закрепить" посредством соответствующего процесса. Этой цели служило приготовление phlegma vini. Как я уже говорил выше, это был не дух или вода вина, а твердый осадок, хтоническая и материальная часть, наличие которой, как правило, не считалось полезным качеством вина.
2282
Сравни с Первым посланием Коринфянам 13:12: "... теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан".