Они были бы за почти 400 лет обнаружены, но мы знаем лишь одно в устье Пясины, а далее лишь следы костров к востоку от мыса Лемана, без следа зимовки — см. карты перед титулом и на с. 32. Хотя люди могли прибыть туда лишь осенью (единственный известный поход из Енисея в Пясину (К. Курочкин, 1610, см. далее) занял всё лето), но очевидно, что зимовка оказалась невозможной.
И не вижу оснований замалчивать подвиг, даже если наши герои в самом деле везли краденое или награбленное (ведь и Северо-западный проход в Америке исследовали пираты Её величества). То были реальные люди, а не вымышленные идеальные первопроходцы из учебников. Словом, находки были достойны более подробного изучения, чем проведённое. Почему так?
Потому, что напечатанного было вполне достаточно, чтобы заявить о «глубоком прогрессивном влиянии». На самом деле все знают, что оно привело к разорению природы, катастрофическому сокращению численности (а то и полному истреблению) некоторых племён[44], к позорному упадку хозяйства и культуры оставшихся. В наше время об этом начинают вспоминать:
«Мы считаем себя самыми умными, красивыми, культурными. Поэтому столетиями старались навязать наши веру и культуру племенам и народам, населявшим восточные земли нынешней России, искренне веря в то, что несём им счастье и цивилизацию. Только они по-другому понимали своё счастье и старались обойтись без нас» [Бычков, 2006, с. 2].
Правда, мы можем почти уверенно сказать, что те русские, что приплыли к мысу Фаддея, вольно или невольно учили туземцев — масштабно воровать и уходить от русской стражи (вариант: от русских разбойников). Тема актуальна и в наши дни, но вряд ли этим можно гордиться.
Кстати, тему пагубного влияния русских прояснил как раз Долгих. (Насчет ПСФ он сказал много лишнего, но эту его статью этнографы даже не упоминают. Она, видимо, была вызвана обстоятельствами.) Как этнограф он был весьма талантлив, аккуратен и честен. В частности, в 1954 году он направил властям отчаянное послание о вымирании малых народов Крайнего севера. Он отверг ходячее убеждение о склонности их к вымиранию: за те полтора века, что российская власть не истребляла их, численность их утроилась, а за 25 лет вовлечения в «советское строительство» сократилась в полтора-три раза, причём особо пострадали совсем малые (сотни человек) народы (Долгих Б. О. Население… крайнего Севера Красноярского края // Ин-т этнологии и антропологии РАН, Полевые исследования. Новая серия. М., 1993, т. 1, вып. 2, с. 125–129).
А ведь было хорошее, было. Вспомним русскую девушку из нганасанского мифа, щедрую и великодушную, простившую непутёвого эвенка, словно младшего брата. Вспомним и «волосатых людей», то есть русских, которые среди угодий туземцев успешно прятались от русских же. Далее, в Очерке 4, мы узнаём и слова Харитона Лаптева, героя ВСЭ, о том, что тавги (нганасаны) «с охотой помощь чинят Камчатской экспедиции». Для сравнения см. сноску 1 на с. 110.
Обиды пришли на Таймыр никак не от мыса Фаддея.
Очерк 3
Мыс Петра, или Меж инквизицией и чрезвычайкой
Мыс Петра на берегу Прончищева; расстояние между меридианами 4 км
Таймыр простёрт в Северный океан полукруглым выступом — берегом Прончищева. Об этом полярнике, в тех местах погибшем, речь пойдёт в Очерке 4, а пока рассмотрим берег его имени, полукруглый выступ.
Собственно, только этот выступ и дает основание называть страну Таймыр полуостровом. Основание, по-моему, весьма слабое — не зовут же полуостровом Патагонию, хоть она ушла в Южный океан куда дальше и притом острым клином. Александр Миддендорф, первый ученый, побывавший на Таймыре в середине XIX века и пустивший в оборот само слово «Таймыр», избегал называть его полуостровом, предпочитая говорить про Таймырский край.
44
В 1650 году Дежнёв в верховьях реки Анадырь собрал ясак с только что открытых анаулов (одно из племен юкагиров). Вскоре его соперник Михаил Стадухин попытался сделать то же повторно, но анаулы воспротивились и «за непокорность были совершенно истреблены» [Сгибнев, 1869, № 4, с. 67, 69].