В те годы нарастало общественное движение, видевшее в Петре самого Антихриста, и оно побудило Петра выдумать для его вождей неслыханную казнь (копчение). В суздальском деле таких вождей не оказалось, но Евдокия и Алексей помимо своей воли служили символами движения. Сам царевич видел причину ненависти к нему в том, что народ его любит, а отца ненавидит за его злодеяния, так что отец боится как быть убитым, так и гнева божия [Устрялов, с. 73].
Евдокия спасла себя от пыток, официально отрекшись весной 1718 года от прав царской жены, чего прежде избегала. Алексея отец тоже склонил угрозами к отречению и тут же объявил наследником младенца (Петра Петровича). Но вскоре он, как видно, испугался, и вполне обоснованно, что после смерти его, царя, отречение Алексея ничего не будет значить. Тем самым, гибель Алексея была неминуема, однако ее нелепая жестокость (см. Прилож. 2.) не находит иного объяснения, кроме как в очередной вспышке болезненного садизма.
В виновность царевича поверили очень и очень многие современники, но отнюдь не все: слухи об отце, забившем сына насмерть в застенке Петропавловской крепости, пошли по столице сразу же и распространялись по стране тем вернее, чем злее царь карал их носителей.
Что касается московских казней (Глебов, Досифей и многие другие), то состав жертв их и свирепость не были обоснованы ничем, в том числе не следовали и из царских манифестов, так что царю осталось только скрывать суть дела. Меры к этому он принимал странные, явно в растерянности, и эффект тоже был противоположен желаемому.
Так, его запрет весной 1718 года, во время московского процесса над Глебовым и другими, на всякое сообщение Петербурга с Москвой побудил западных дипломатов счесть московские события главными и тщательно собирать сведения, благодаря чему мы о них многое знаем. Через сто лет французскую часть их собрал известный либерал Александр Тургенев, от которого мы узнаём, что Пётр был в полной растерянности (добавлю: от им же содеянного), требовал от иностранцев «не давать много воли языкам в настоящих обстоятельствах» и даже арестовал двух посланников [Тургенев, 1843, с. 8].
Это, как и насилие над царскими особами, вызвало огромный политический скандал, самым тяжёлым для России итогом которого был разрыв отношений с Англией (1719), главным тогда торговым партнёром. Они были восстановлены лишь через 12 лет (при Анне Иоанновне) после долгих переговоров при посредстве Франции и Швеции, которые вёл президент Коллегии иностранных дел вице-канцлер Андрей Остерман, о чём будет речь далее, в Очерке 4.
4. Школа ненависти
Едва ли наши будущие герои, пока ещё ученики Морской Академии, могли хоть сколько-то разобраться в деле погибшего царевича. Куда вернее, что они вместе с большинством простодушно верили царским негодующим манифестам, однако дальнейшие события заставили размышлять даже многих тугодумов. Дело в том, что царь, убив одного наследника и потеряв другого от болезни (малолетний Пётр Петрович, сын Екатерины, не прожил и десяти месяцев после гибели Алексея), стал вовсе не подыскивать преемника среди соратников, а истреблять самих соратников. Делал он это и раньше, но теперь жертвы выстраивались в зловещие цепочки.
Например, как подробно сказано в 4–10 (статья помещена в качестве Приложения к Очеркам 3 и 4), через полгода после гибели Алексея царь приказал арестовать московского и сибирского губернатора Матвея Гагарина, лучшего из своих губернаторов[55]. Год сидел тот под караулом без всяких допросов, просто в силу доноса. Затем, после пыток и «суда», он был повешен, причём царь долго огорчался поспешности и лёгкости казни, так что распадавшийся труп князя перевешивали в Петербурге с места на место более года, а когда он был, наконец, похоронен, неизвестно [Корсакова, 1913].
Памятная доска Матвею Гагарину
Тобольск, 2012 год
Его обвиняли в огромном казнокрадстве[56], но этим занимались тогда едва ли не все сановники, так что казнь этим обвинением, вопреки учебникам, не объясняется. Важнее, что из его денег было начато финансирование Низового (Астраханского) похода (СИРИО, т. 11, с. 474), который позже вылился в знаменитый Персидский поход.
55
«Сей боярин, впоследствии злополучный, много содействовал устроению губернии и осведомлению о ней на всем пространстве…» [Словцов, с. 183].
56
Как видно из текста приговора Гагарину (СИРИО, т. 11, с. 421–422), доказательная база мало занимала царя, а «суд» и вовсе лишь узаконил своим приговором конфискацию огромных богатств князя. Дипломаты сообщали, что, «как уверяют», лишь меньшая часть его богатств достигала трёх млн руб. [Бродель, с 457]. В деле этого нет, в таких размерах воровал один только Меншиков, наказаний всегда избегавший.