- Прости меня, Сашка, - прошептал Грин так тихо, что, кроме меня, его никто не услышал.
Грин был невысоким, коренастым мужчиной. Разговаривал мало, компенсируя немногословность выразительной мимикой. Кличку Грин получил в Афганистане. Я был с ним в тот момент, когда он бежал под шквальным огнем по скользким камням горного ручья, едва касаясь их ногами и почти не поскальзываясь. Тогда мне не позволили его забрать, хотя он и не заплатил пошлину. Одна из странностей моей работы заключается в том, что иногда мне запрещают наказывать должника. Просто в последний момент я получаю знак отойти в сторону. Решать, чей срок пришел, а чей - нет – не в моей власти. Я – лишь веха, переломный момент, перекресток двух дорог, на котором хотя бы раз в жизни стоит каждый: в рубище или в нарядной одежде, босой, со сбитыми в кровь ногами, или в новеньких сапогах – не суть важно. Этот перекресток ждет всех.
- Ну, командир, ты прям как бегущая по волнам, - покатывались со смеху бойцы, когда одежда была высушена, а котелок над костром исходил густым духом тушенки. Будешь теперь зваться Грином!
- Я Сашку не брошу! – зачастил Стас. Он все делал быстро: разговаривал, двигался, словно жил в своем собственном измерении, которое опережало общепринятое. - Тут делов-то – как два пальца оплевать: нырнуть в стойла, с нашей стороны они не простреливаются - только на выходе, но вы-то все равно меня прикроете. Дальше пробежать, пригнувшись, через стойла, там кормушки почти целые, перегородки между стойлами еще остались, а еще задние стенки местами не тронуты - так что ползти не придется, что главное. Потому что эти чувыдры с такого расстояния да по бегущей мишени черта с два попадут! Потом я начну стрелять, выберу одного из гадов, просчитаю, сколько очередей он даст. Дождусь, пока ему понадобится магазин поменять, а дальше – ловкость рук, и никакого мошенства.
Товарищи Стаса заулыбались, и я вместе с ними. Он так и не научился правильно выговаривать слово «мошенничество».
– Встаю, - продолжил тараторить Стас, - пуляю гранату в того, у кого магазин полный, он на несколько секунд затыкается, потому что ему заховаться нужно, и пока второй перезаряжает, я выскакиваю, Сашку на рывке подхватываю, падаю с ним обратно, и тащу сюда. А вы все это время поливаете их огнем, чтобы они на мне не могли сосредоточиться.
- Стойла на выходе простреливаются с двух сторон, а ты гранату бросишь только в одного. Приподнимешься, чтобы в одного швырнуть - тебя второй на подъеме скосит. Магазин поменять – это всего несколько секунд, а ты, Стас, не Бэтмен. И прикрыть мы тебя не сможем. Они хоть и не профессионалы, но засели, упыри, грамотно, потому что местные, каждый камень знают. Так что к ним ни с одной стороны не подберешься. А вызвать «вертушку» и огневую поддержку нет никакой возможности. Да и фейерверки устраивать нельзя! А нужно тихо, без пыли и шума, вернуться в часть. Единственное, что мы можем: тупо поливать их огнем, чтобы они, гады, нервничали и тратили боеприпасы, и один черт знает, сколько и чего у них припасено! - Грин закурил и пустил пачку сигарет по кругу.
Табачный дым защекотал ноздри, и мне стало не по себе. С тех пор, как я умер, не выношу запах любого дыма, особенно от костра.
- Кроме того, мы не знаем, живой ли он, - тихо добавил Грин.
- Если не живой, так хоть медальон заберем, и похороним по-человечески, а не так, как... – Стас замолчал, не договорив.
Остальные бойцы закивали. Все знали, что противник делает с трупами русских солдат.
- Он живой, я знаю, и могу его вытащить, - тихо сказала Настя.
Вот она, моя должница! За ней я и пришел. Молодая женщина двадцати шести лет. Рыжие волосы, карие, с золотинкой, глаза, невысокая, ладно скроенная. Не красавица, но есть в ней что-то, заставляющее мужчин провожать ее долгими взглядами. Замуж ни разу не сходила, и вообще отношения с мужчинами складываются непросто, потому что не умеет сыграть слабость, когда нужно. Вместо того, чтобы пискнуть, охнуть, заплакать и благодарно прислониться к широкой мужской груди, Настя стоит плечом к плечу с мужчинами, и даже чуть впереди. Поэтому и ходит всю жизнь в «боевых подругах» и «своих парнях». А кто женится на «своем парне»? Но сегодня она отступит – я чувствую, поэтому и пришел. У каждого есть свой предел страха, и Настя к нему вплотную подошла. Не сможет она Сашке помочь, а говорит просто так, по привычке, по дурацкой привычке поступать правильно. Как будто кто-то где-то написал, что правильно, а что нет.