— Никитич, а насчет бумаги из Москвы это правда? — Сорокин пошарил по карманам, извлек платок и привычным жестом вытер лицо.
— Не видел, Иван Петрович, не видел, да и особого желания видеть, что там сейчас из Москвы присылают, у меня нет. Хотя по нынешним временам ожидать можно чего угодно. Сегодня так, а завтра эдак. Какой президент, такая и политика.
Сорокин осторожно кивнул головой:
— Пожалуй, оно конечно. Быстро же нас предали, быстро! Чувствовал, нутром чувствовал, что это будет, но не так скоро.
Мне не хотелось его слушать, и он понимал это, произнес то ли для оправдания, то ли для самоуспокоения:
— Наталья, наверное, меня проклинает, а что я мог поделать, что? Хоть ты сам. — он не договорил, вдруг отчаянно махнул рукой и пошел, боясь оторвать взгляд от запыленного, в паутине трещин асфальта, уже горячего и мягкого.
Около подъезда, несмотря на удушающую жару, толпился народ. Завидев меня, некоторые поздоровались, некоторые отвернулись. И только теперь я понял, что такое видеть перед собой спины тех, кто еще вчера протягивал руку.
Над горами курчавилось, синело, набрякало чернотой грозовое облако, обрамленное по краям седой бахромой.
Наталья в черном платье и черном платке сидела на стареньком диване, обняв детей. Диванчик был маленький, весь вытертый, купленный еще в ту далекую лейтенантскую бытность, когда любая такая покупка была настоящим событием для молодой семьи, и многократно ремонтированный Ерохиным. На предложение сослуживцев приобрести что-нибудь поновее он смеялся: «Нам, детдомовским, не привыкать! — И добавлял: — Две красавицы растут, приданое надо. Будь хлопцы, в авиацию бы пошли, а эти. Поэтому, как Наташка говорит, копейка рубль бережет».
Увидев меня, Наталья горестно вздохнула, но не выдержала, поднялась, бросилась на грудь и заплакала. За ней начали плакать дочери. К ним добавились слезы моей жены, соседей. Из другой комнатки вышел Парамыгин, вытер кулаком глаза:
— Как в такой тесноте гроб разместить? Конечно, лучше на улице, а оттуда на кладбище. Наталья же ни в какую, только здесь. А как его потом выносить, на лестничной площадке не развернуться. Я уж и так прикидывал, и эдак. Скажу Полухину, чтобы подогнал кран, будем как-то через окно.
— Здесь Натальино слово последнее.
— Оно так, жена ведь, настоящая боевая подруга, — согласился Парамы- гин. — В клубе было бы и проще, и. Сколько эти дураки еще глупостей да бед натворят.
Кого он имел в виду, говоря о дураках, для меня пояснять не требовалось.
Вскоре на командирском уазике подъехал Громов, вызвал на улицу:
— Такое дело, Никитич, там офицеры. Одним словом, начинается катавасия, требуют, чтобы гроб поставили в клубе. А как в клубе, как? Дубяйко категорически запретил. Да и Гаврилов на его стороне, хотя не поймешь, раньше был командир как командир, а теперь? Куда ветер, туда и. Одним словом, отвечать придется мне, когда начальство наедет, а оно наедет.
— Если офицеры требуют.
— Да там больше всего молодежь, лейтенантики, дери их душу. Кстати, зачинщики из твоей эскадрильи, да еще Пухляк — эта банка с томатом, ему-то чего неймется?
— Значит, хорошие генералы вырастут.
— Вырастут, если головы им не пооткручивают. Надо же, весь полк вздыбили, басмачи проклятые.
— А ты не расстраивайся. Молодежь она всегда не при наших делах, вспомни хотя бы свои лейтенантские.
— Мы не дыбились. Мы шли в ногу.
— Шли, шли и пришли, как ежики в тумане. Так что будем делать?
— Семенов говорит, что с этих желторотиков и спроса никакого, а вот с меня шкуру сдерут.
— Тогда звони Г аврилову с Дубяйко, объясни ситуацию.
— Там у них празднество. Сам понимаешь, как такие звонки воспринимаются, нарвусь на неприятность.
— Тогда напрямую, в штаб округа, генералу Плешкову. Пусть принимает решение, а я пойду к лейтенантам.
— Вот ты бы Плешкову и позвонил. Генерал тебя уважает больше, чем кого- либо. — И вдруг встрепенулся: — А к лейтенантам пойдешь из солидарности или все-таки уговоришь?
— Гвардия принципами не поступается. И правда, давай вначале выйду на командующего.
— А ты растешь, гвардии подполковник, растешь! Такие решения принимаешь!
— Да ну тебя!
Генерала Плешкова оперативный дежурный по штабу округа отыскал в местном санатории. Оказывается, там отмечался юбилейный день рождения у высокого узбекского товарища, на который были приглашены и Гаврилов с Дубяйко.