— А такъ… Гдѣ я вступлю «стопой» своей, т. е. ножищей грязной, въ снѣгъ али тамъ въ грязь, сейчасъ это мѣсто, слѣдъ-то и вынутъ… Коли снѣгъ, — растопятъ и пьютъ, ну, а ужъ грязь куда идетъ — не знаю… Ха, ха, ха… А то, бывало, за полы меня ловятъ, подрясникъ цѣлуютъ… Ей-Богу, не вру!… «Петруша, Петрушенька, Петруша!»… ахъ! провались вы всѣ, дуры анаѳемскія!
— А то разъ со мной какой случай былъ: стоялъ я у Большого Вознесенія въ Ечоховѣ… товарищъ со мной былъ, о. Досиѳей… пьяница, чортъ, страсть! Ну, отошла обѣдня… вижу: идетъ купчиха брюхатая… Я это сейчасъ подскочилъ на одной ножкѣ: «мальчика роднишь! мальчика, мальчика»!… Ну, подала она мнѣ «Помолись за рабу Божью Евдокію, Петруша»… А я опять: «мальчика родишь! мальчика, мальчика»!… Вдругъ слышу, спрашиваетъ меня сзади кто-то: «А я кого рожу»?.. Я съ дуру-то не разобралъ, думалъ это мой Досиѳей смѣется, да и ляпнулъ: чорта!… Оглянулся, — хвать — приставъ! Вотъ такъ клюква!… Ха, ха, ха!..
— А то еще разъ я княгиню облапошилъ. Домъ у ней свой насупротивъ Храма Спасителя… Взошелъ въ ворота на дворъ: гляжу — клумбы… цвѣты растутъ… Княгиня на балконѣ сидитъ… Я это сей часъ скокъ, скокъ… подбѣгу къ цвѣточку, поцѣлую его, къ другому… Увидала княгиня: «кто такой»?.. Бѣжитъ горничная ко мнѣ: «кто ты?» а я: «Петруша, Петруша, матушка, Петруша, рабъ Божій! Спаси Господи»!… Сейчасъ меня, раба Божьяго, къ самой… Въ комнаты ввели… Палаты страсть!… «Ахъ, Петруша, Петруша, я больная… Сердце болитъ»… — Молись, матушка, молись, молись. «Покушать, Петруша, не хочешь-ли»? — Сухарика, матушка, съ водицей… сухарика, сухарика… Спаси Господи! А самъ хожу по угламъ: въ одинъ плюну, въ другой дуну… Думаю… какъ-бы мнѣ… того… улизнуть… — «У отца Ивана Кронштадтскаго бываешь ли, Петруша»?.. — Какъ же, какъ же, матушка, недавно отъ него… недавно, недавно… сподобился… благословилъ меня къ Преподобному Сергію… иду, матушка, на-дняхъ… «Ахъ, Петруша, помолись за меня грѣшную». — Помолюсь, матушка, помолюсь… Не будетъ ли жертва какая — преподобному… за упокой родственниковъ?.. — «Ахъ какъ же, Петруша, будетъ, будетъ!» Ну, думаю, мнѣ это-то и надо… Сѣла къ столу, написала что-то на бумажкѣ, достала денегъ, сунула все въ конвертъ, даетъ мнѣ. — Спаси Господи, матушка, спаси Господи!… Подастъ тебѣ Господь… молись, молись… Я тебя еще навѣщу въ скорби твоей… «Ахъ, навѣсти, Петруша!» Ну, вышелъ я это на дворъ, глядь: дворникъ, повара, кучеръ, горничныя ко мнѣ: «Петруша, Петруша, скажи намъ, скажи намъ… благослови»!… Лѣзутъ ко мнѣ… въ уголъ прижали у воротъ… Ахъ, дери васъ чортъ! думаю, а самъ гляжу за ворота нѣтъ ли гдѣ, спаси Богъ, пристава, либо городового… Насилу вырвался… одолѣли… Нанялъ извозчика, на Хиву… Посмотрѣлъ въ конвертѣ-то, а тамъ 75 бумажекъ… Ловко а?.. Вотъ какъ дѣла-то обдѣлываемъ, не по вашему… Почудилъ, рабъ Божій, я на своемъ вѣку!..
— Да вѣдь грѣхъ, — сказалъ я ему какъ-то разъ. — Стыдно Божьимъ именемъ людей морочить.
— Эхъ! — сказалъ онъ, подумавши. и махнулъ рукой. — Дураковъ и въ алтарѣ бьютъ… Наплевать!. все одно ужъ горѣть въ аду, такъ горѣть… А можетъ это и пустое, адъ-то?.. Помремъ, увидимъ… Наплевать! Живи, пока Богъ грѣхамъ терпитъ… Эхъ-ма!… ходи веселѣй!..
И, подобравъ полы халата, онъ началъ выдѣлывать ногами уморительныя па, при всеобщемъ хохотѣ «больныхъ»…
XXVII
Былъ и еще человѣкъ, потѣшавшій нашу палату разсказами и пользовавшійся, подобно Петрушѣ, завиднымъ авторитетомъ. Это былъ, какъ онъ называлъ себя, «вѣчный стрѣлокъ», по имени Григорій Дурасовъ, прошедшій, какъ говорится, огонь и воду и мѣдныя трубы.
Небольшого роста, крѣпкій, съ бойкими, умными глазами, живой и ловкій, онъ никогда ни передъ чѣмъ не задумывался… Чего-чего только онъ ни перевидалъ и ни перетерпѣлъ на своемъ вѣку!… Его разсказы были необыкновенно живы, правдивы и интересны. какой-нибудь пустой случай онъ умѣлъ такъ освѣтить и передать съ такимъ юморомъ и правдой, что невозможно было не смѣяться… Память у него была просто таки феноменальная. Впрочемъ, онъ разсказывалъ не только о своихъ приключеніяхъ и похожденіяхъ, но передавалъ чуть не слово въ слово большіе разсказы и даже романы. При мнѣ, напримѣръ, онъ въ теченіе нѣсколькихъ вечеровъ занималъ насъ передачей одного романа, печатавшагося (подъ заглавіемъ «Буря въ стоячихъ водахъ») въ газеткѣ «Московскій Листокъ».
Въ палатѣ онъ пользовался почетомъ. Его даже боялись: тому, кто связывался съ нимъ, приходилось солоно отъ его остраго, какъ бритва, языка. На его койкѣ устраивался по ночамъ «майданъ», т. е. картежная игра на деньги. У него постоянно можно было купить махорки, бумаги, яицъ, «воробья», пайку ситнаго хлѣба…