Люди жались и корчились отъ холода, точно такъ-же, какъ у дверей ночлежнаго дома. Да и люди-то были тѣ-же, что и тамъ… Все та же самая «золотая рота», рваная, грязная, голодная и холодная…
Всѣ ждали нетерпѣливо открытія дверей, а ихъ почему-то не отворяли… Толпа, между тѣмъ, все возрастала… То и дѣло подходили и подбѣгали новыя лица… Наконецъ, насъ собралось человѣкъ съ двѣсти… Глухой ропотъ и шумъ стоялъ въ толпѣ…
— Скоро-ли они тамъ, черти! — слышались ругательства, — замерзнешь здѣсь!… Имъ хорошо тамъ, въ теплѣ-то…
Стало совсѣмъ свѣтло, а насъ все не пускали… Морозъ, между тѣмъ, какъ будто усилился… Перезябшіе люди бѣгали по тротуару и жались другъ къ другу, какъ перепуганныя овцы…
Прохожіе, тепло и нарядно одѣтые, останавливались по ту сторону переулка и глядѣли на насъ съ любопытствомъ Да, впрочемъ, зрѣлище и было занятное: нѣкоторые изъ насъ выкидывали полуобутыми ногами такія па, что впору заправскому танцмейстеру…
Какая-то толстая барыня, проѣзжавшая переулкомъ, остановила противъ насъ своего кучера и громко спросила:
— Что это такое?.. Что за люди?..
— Буры! — Крикнулъ ей кто-то изъ толпы — Черти! — добавилъ другой. — У-у-у, какая! — крикнулъ третій, и вдругъ вся толпа закричала:- У-у-у, какая! го, го, го!… Ха, ха, ха! У-у-у, какая!..
Перепугавная барыня ткнула кучера въ спину, и тотъ, тряхнувъ возжами, пустилъ съ мѣста полной рысью.
— Держи!… Ого, го!… Ха, ха, ха!.. — заорала и загоготала ей вслѣдъ толпа…
Вскорѣ послѣ этого маленькаго «развлеченія» долго неотворявшіяся двери, наконецъ, отворились, толпа хлынула было въ нихъ, но швейцаръ не пустилъ.
— Тише, дьяволы! — привѣтствовалъ онъ насъ. — Входи по череду… Куда васъ чортъ несетъ, обормоты!… У-у-у, окаянные, погибели на васъ нѣтъ!… Передохли-бы тамъ, на Хивѣ-то… Проходи, что-ли!… Работники!..
Начали входить по череду…
Въ передней, налѣво у окна, сидѣлъ за столомъ писарь. Передъ нимъ лежала груда «дѣлъ» въ бѣлыхъ оберткахъ… Онъ разбиралъ и готовилъ ихъ по номерамъ…
Прямо, отъ входной съ улицы парадной двери, вела на верхъ широкая лѣстница, а направо была открыта дверь въ небольшую, проходную, съ однимъ окномъ, не то пріемную, не то какую-то старинную лакейскую комнату… Насъ всѣхъ, какъ барановъ или какъ маленькихъ поросятъ въ садокъ, загнали въ эту комнату… Тѣснота и давка сдѣлалась ужасная… Нельзя было вытащить руки, повернуться. Меня и моего пріятеля «дворянина» прижали къ стѣнѣ такъ, что намъ трудно стало дышать…
На стѣнѣ, на видномъ мѣстѣ, висѣла бумажка съ надписью: «Курить воспрещается»… Но на это не обращали вниманія и задымили со всѣхъ концовъ… Вскорѣ сдѣлалось жарко и душно, какъ въ банѣ… Швейцаръ нѣсколько разъ просовывалъ въ дверь свою бритую свирѣпую физіономію и оралъ, что позоветъ городового и выведетъ вонъ тѣхъ, кто куритъ, но, въ концѣ концовъ, кто-то изъ заднихъ рядовъ пустилъ въ него оторванной отъ опорка подошвой, и это его какъ будто успокоило…
Такъ пришлось стоять часа два… Ноги начали ныть… Голова шла кругомъ… Нѣкоторые не выдержали и, опустившись, присѣли кое-какъ на полъ… Но сидѣть на полу было еще хуже, потому что давили и толкали стоявшіе… А разъ уже сѣлъ, то подняться и встать на ноги не было никакой возможности…
Двери въ передней давно уже заперли и не стали пускать новыхъ людей, а насъ все держали въ неизвѣстности. Безконечно долго длилось это ожиданіе, пока, наконецъ, намъ приказано было выходить по одному въ переднюю, къ сидѣвшему за столомъ писарю.
Дошелъ чередъ и до меня, я подошелъ къ столу.
— Паспортъ есть? — спросилъ писарь.
— Есть.
— Фамилія?
Я сказалъ.
— Имя?
Сказалъ и имя.
— Званіе?
— Мѣщанинъ.
— Лѣтъ?
— Тридцать.
— Давай паспортъ!
Я отдалъ паспортъ и, сдѣлавъ налѣво кругомъ, хотѣлъ было встать тутъ-же въ передней, но швейцаръ не допустилъ этого безпорядка…
— Проходи! — крикнулъ онъ, указывая рукой туда, откуда я вышелъ, т. е. опять въ туже набитую людьми комнату. — Живо!..
Въ комнатѣ этой стало еще хуже… Люди толкались и лѣзли другъ на друга, ругаясь и крича… Въ дверяхъ происходила давка… Тѣ, которые не записались, лѣзли въ переднюю, а имъ навстрѣчу пробивались обратно тѣ, которые записались… Получалась какая-то дикая картина напраснаго мученья. Въ комнатѣ стоялъ дымъ коромысломъ… Записавшіеся искали мѣстечка, гдѣ бы приткнуться, а ихъ, въ свою очередь, давили тѣ, которымъ нужно было еще записываться… Послѣдніе боялись опоздать. Страшныя лица, потныя, блѣдныя, красныя, съ вытаращенными безсмысленно глазами, мы казались выходцами съ того свѣта… Процедура записыванья и отбиранья паспортовъ, у кого они были, длилась безконечно долго. Но, наконецъ, благодареніе Богу, кончилась и она. Всѣхъ насъ оказалось 147 человѣкъ…