Я почти привык к лицу Мадины под вуалью, совместным трапезам на троих. Порой испытывал неудобство от их численного превосходства в диспутах.
— Отец дает предварительное согласие на брак после того, как все свершится, — сообщила нам Мадина за очередным ужином, и щеки Фаруха зарделись от нечаянной радости.
— На корабле есть запасы черного Хиосского для такого случая.
— Вы же знаете, всадник, для мохамаддита вина запретны, — остро взглянул на меня Фарух. — К чему это предложение?
— Отчего запретны? — ответил я вопросом на вопрос.
Они ответили согласованно, едва не перебивая друг друга:
— Пророк Мохаммад относил к запретному все, что туманит рассудок. Мы утрачиванием понимание смысла…
— Алкоголь снижает эффективность нейромедиаторов и нарушает точность синаптических процессов, информация передается с ошибками, количество их накапливается, и система становится неустойчивой.
Я поднес ко рту фиолетовую маслину на серебряной шпажке, аккуратно снял ее губами и тщательно прожевал.
— Вот почему у меня порой от выпитого кружится голова! С другой стороны, ваша, Фарух, нейросистема не столь проста, как моя. А знакомые биологи мне говорили, чем сложней система, тем она устойчивей.
— Это распространенная ошибка. Некоторые классы динамических систем устойчивы только до определенного уровня сложности…
Иерархия ждала. Автоматические заводы от Петры до Скифии запускали в сборку агрегат за агрегатом по заказам шейхов. Лучшие прикладники оружейных компаний, прецепторы секретных лабораторий Ноктополя и академики Элизиума разбирали по косточкам свежие сообщения с «Ковчега». Сотни экспертов, узких специалистов из разных областей трудились над отдельными разделами и подразделами, и лишь единицы видели громаду целого. Не спали ночами, падали от усталости и все равно не могли угнаться за Фарухом. Мне поступали лишь популярные выжимки его результатов, но общая картина была ясна: для чудес еще оставалось место в нашем мире.
Я часто вижу этот сон и всякий раз узнаю его в первое же мгновение.
Во сне я могу смотреть на звезду без рези в глазах и видеть то, чего Фарух и Мадина разглядеть не в силах. Структура фотосферы меняется, пропуская струи сквозь мандариновую мякоть оболочки к тонкому слою недожженного водорода. Из выкладок Фаруха следует, что глубже идет активное образование двухатомных мезоионов гелия, облегчая запуск процесса синтеза углерода. Сенсоры «Ковчега» чувствительнее моих глаз, и бегущие цифры подтверждают разогрев ядра.
Несмотря на то что я не чувствую физической боли, глядя на сияющий шар, из моих глаз сочится соленая влага. Потому что вопреки расчетам, пуск процесса не получится мягким. А расширение ядра не полностью погасит энергию гелиевой вспышки.
Сначала поверхность субгиганта подергивается мелкой рябью, потом из нее то здесь, то там начинают вырастать языки исполинских протуберанцев, и, наконец, вся звезда уже колышется пузырящейся желеобразной массой, разбрасывая вокруг ошметки мандаринового желе.
Здесь я обычно просыпаюсь, но помню, что будет после.
Когда все успокоится и аль Кидр продолжит лить ровное сияние, Новая Медина останется кружить по орбите куском мертвого камня без атмосферы. Во всей системе не выживет никто из мохамаддитов. Никто, кроме Фаруха и Мадины. Недаром мой дромон носит имя «Ковчег».
Рубильник (Мария Цюрупа)
Устрица скользнула по языку, оставив во рту печальный вкус океана. Серый холодный залив там, внизу, за широкими окнами, сразу показался ближе. Генерал Штром поежился и повел плечами.
— Местные жарят их на углях, — заметил секретарь. Он подходил со стопкой бумаг.
Генерал задумчиво облокотился на стол и побарабанил пальцами по полированному дереву.
— Отсталый народ. Дикари. Ну, скоро мы покажем им прогресс. В каждой! — Он красноречиво поднял палец в воздух. — В каждой их жалкой хижине будут электроплиты.
Перед тем как обернуться к собеседнику, он бросил тяжелый взгляд в левую часть окна. Там, за чертой защитного барьера, в стороне от теплых огней города, чернел неосвоенный лес и пустынные, неуютные берега.
— С чем пришел, товарищ Блиц?