— Ничего не могу обещать, — буркнул Мазай. — Давай осмотрим рану.
Рана была неприятная, колотая, глубокая, в верхней трети бедра. Красотка лежала на полу с закрытыми глазами и часто дышала. Мазай ощупал рану.
— Обломков вроде в ране не чувствую. Что за яд у этой твари?
— Вот уж не в курсе. — Томирис кивнула на Хирурга. — Он точно должен знать.
— Ну хорошо…
И Мазай взялся за Хирурга. После третьего ведра воды и шлепков по небритой морде тот открыл налитые кровью глаза:
— Ах ты ж, мать мою. Это все еще ты?
— Это все еще я. Зачем ты это сделал, Хирург?
— Что я сделал? А… Это… Да мне страшно же, Мазай, как ты не поймешь… Страшно же до усрачки… Только чего-то мне теперь еще хуже…
— Дурак старый… Красотка ранена, рана фигня, я такие видал, но она отравлена, что мне с этим делать?
Хирурга со стонами и воплями подтащили к стойлу, и тот, роняя слюни, посмотрел на рану, потом положили его на койку, а Красотке засунули в задницу ртутный термометр. Пока Мазай мерил температуру, Томирис рассказала Хирургу про ядовитого ящера-броненосца.
— Давай ей побольше воды и не корми, — пробормотал Хирург. — Знаю я этот нейротоксин… Но у нее достаточно большая масса тела… должно отпустить… Когда-то меня должно отпустить… Ой, как мне плохо-то…
Они напоили Красотку с рук, наливая ей воду из кружки на язык. Та глотала воду, не открывая глаз. Потом Томирис ушла, обещав вернуться к вечеру.
Мазай остался сидеть на полу загона с головой Красотки под рукой, слушать ее дыхание и стараться ни о чем другом больше не думать.
Так и прошел весь день в искусственном свете каземата. Под вечер Хирург нашел в себе силы подняться, намешать в колбах антидот один на двоих с Красоткой. Свою долю он выпил, а ее ввел внутривенно в крупный сосуд у основания хвоста. Потом завалился на койку и снова уснул тяжелым сном. Мазай только молча проводил пальцами по голове Красотки.
Уже ночью Красотка открыла глаза. Не шевелясь, покосилась одним глазом на Мазая, кто это рядом такой теплый?
— Ну что? — улыбнулся Мазай. — Оклемалась? М?
Красотка только тяжело вздохнула.
— Жрать хочешь? А? Вижу же, что хочешь. Так, давай убирай башку, я тебя кормить стану…
Мазай возился с брикетами сбалансированного прессованного корма, когда телепровод на стене хрипло запиликал. Мазай уставился на взывающий аппарат на стене. Это был аппарат куратора — его поставили у Хирурга для координации действий. И с этого аппарата нельзя было ничего набрать — только получить вызов.
Мазай бросил корм, подошел к аппарату и снял трубку:
— Кто это?
— Хирург?
Мазай посмотрел на лежащего в тяжелой дреме Хирурга и сказал:
— Его нет.
— А ты кто? Так, стоп. Я понял, кто ты. Ты степняк, погонщик.
— И что?
— Это вы выставили груз на бои? Это правда? Вы с ума, что ли, сошли? Он же нас всех теперь перебьет!
Мазай и сам догадался, кто перебьет, и потому задал свой вопрос:
— Мы были здесь все это время. Так почему ты не звонил?
Но телепровод снова глухо молчал. Трубку уже бросили.
Мазай задумчиво накормил Красотку необременительной, но питательной смесью, прибрал после ее обеда. Почесал ей шею. Потом сказал ей:
— Побудешь здесь одна спокойно? Да? Молодец.
И ушел на узел связи Пентагона, откуда позвонил в родовое отделение храма домашнего очага. Брат-санитар, взявший трубку, сказал Мазаю, что приходили люди кого-то из Бессмертных и забрали его жену с собой.
Томирис раскрасила Красотку узорами светящейся краски, провела полосы от надбровных дуг до изгиба челюстей, наставила пятен разного размера от затылка до кончика хвоста, исчиркала полосами голени и оставила на ребрах вязь черноземных иероглифов с пожеланиями удачи и рифмованных славословий Тризне. Движения Красотки во тьме коридора на пути к Клетке напоминали о глубоководных светящихся рыбах черных океанских глубин.
Люди, заполнившие коридор по всей длине, касались накрашенными ладонями боков Красотки, когда она проходила мимо, оставляя на ее коже отпечатки рук. Это происходило почти в полной тишине, лишь мерцали в темноте белки их глаз.
Уже около Клетки Томирис спросила Мазая:
— Что случилось? Ты прямо черный весь.
— Ничего… — выдавил сквозь стиснутые зубы Мазай.
— Не беспокойся. Мы победим.
— Я знаю.
Пятиугольную Клетку уже сменили на шарообразную, пока еще разделенную перегородкой на две половины. С площадки на ее выгнутой крыше устроитель боев, освещенный скрещенными лучами прожекторов, вещал темному амфитеатру, заполненному парными точками светящихся глаз насторожившихся ночных охотников: