— Но ведь тот, кто вошел в Клетку, ступил на длань божью. Все теперь в его руке…
— Это я здесь бог, тупорылая курица. Это я держу твою жизнь в руке. Вернул мое сердце немедленно! Молчи! Еще слово — и я тебя убью.
В наступившей тишине было хорошо слышно, как разъехались решетки, разделявшие шар Клетки. Как зарычали молчавшие до поры противники. Как бросились вперед, как сцепились. Как закипел бой.
— Охренеть! — только и мог сказать Величайший.
— Проклятый город, — произнес Величайший, наблюдая, как черный Бармаглот и раскрашенная сияющими узорами Красотка танцуют по стенам Клетки изнутри. — И пора бы ему давно сдохнуть, а он все не дохнет и не дохнет, прямо как эти твари. Живучий, падла.
Твари в решетчатом шаре словно плясали друг напротив друга, перетекая со стен на пол из полушария в полушарие. Нос к носу, не совершая пока резких бросков, балансируя, балансируя, балансируя…
— И какую же остроту придает возможность, что я могу потерять сегодня все. — Величайший мелко закашлялся. — Я прямо чувствую вкус жизни на губах. Давно, давно так не было. Спасибо. Порадовали старика, хоть так. Только если она проиграет, я вас все равно убью. Да даже если и выиграет… Никто не должен знать столько лишнего. Я даже своего морфобиолога на днях удавил — уж больно он руку на мне набил, хотел большего. Эй, Хирург. Я слышал, ты был неплох в своем деле, прежде чем скатился до подрезания мозолей на пятках у ящериц? Не хочешь рискнуть, поковыряться в моей требухе? Хе-хе. Шучу.
Величайший слушал, как скандирует Пентагон «Бар-ма-глот! Кра-сот-ка!», и криво скалился:
— Посмотрите на это. Ушмаль. Великий, трижды возведенный. Он появлялся и погибал, его возводили вновь, обычно очень далеко от прежнего места, и каждое основание вызывало великое переселение алчущих населить его брошенные стены. Казалось бы, куда в него столько влезает, а секрет простой. Ушмаль — это путь в небытие. Люди перестают рожать, потому что не хотят жертвовать первенцами, люди не хотят тяжелого труда, им хочется сладкого забвения, и город дает им все, что они попросят. Великий Ушмаль — это путь в лучший мир, это ворота, пристанище на пути из ужаса ежечасного труда в поте лица своего в бесконечную иллюзию. Люди хотят эмоций и ощущения биения пульса жизни — вот вам пульс жизни, в Пентагоне. Все поместятся в нем, все народы и века пойдут через него, и не останется больше ничего. Только я. Его самое ужасное чудовище. Я здесь самый страшный ящер!
— По-моему, — прохрипел Мазай в пол, — ты здесь мозгами самый изувеченный.
— Тихо, — прошептал Величайший, подняв костлявый палец. — Вот!
Красотка и Бармаглот на мгновение замерли… и врезались друг в друга, словно перемешались в темноте, закатались по решетчатой сфере в абсолютной тишине, только их тяжелое дыхание, хруст срываемой когтями чешуи и скрип зубов, катались все быстрее. Еще быстрее. Еще быстрее. И вдруг их комок словно взорвался фонтаном светящейся крови. Красотка с задушенным рыком задрала к небу кусок вырванного горла Бармаглота. А тот из черного стал белым — из-за залившей его собственной светящейся крови.
Единый вопль с трибун был ей ответом.
— Эй, вы. — Величайший указал пальцем на Клетку. — Забрать ее оттуда. Немедленно.
Тут же вниз из ложи рванули резкие парни в бронекорсетах с хитиновыми стрекалами наперевес. С той стороны Клетки им навстречу рвались бойцы в анатомических доспехах с жалометами и знаками кусающего свой хвост аспида.
С ходу внизу они столкнулись, и вокруг Клетки закипела драка. Сначала драка. А потом уже и сражение.
— О-о! Да, кто-то проиграл по-крупному, — удивился Величайший, наблюдая происходящее. — Похоже, по нездоровью я чуть не пропустил многообещающий политический кризис! Эй, вы! Вызвать подкрепление в Пентагон! Вызвать всех. Второй Ушмаль промотался до нитки и теперь хочет моей крови! Стреляйте, не стесняйтесь!
— Там много зрителей, Величайший.
— Валите всех! Там разберемся, кто был за кого!
Внизу начали стрелять.
Величайший был возбужден во всех смыслах, он встал из кресла, навис над ограждением и, расширив ноздри, пожирал взглядом кипевшую внизу бойню.
— Да, — произнес он. — Переворот! Резня! Это гораздо эмоциональнее Тризны. Да здравствует резня! Я тебя хочу! Иди. Иди ко мне, детка, я покажу тебе, как это делается!
Хирурга вывернуло на ноги державшего его телохранителя. Тот тут же сбил Хирурга на пол ударом локтя по затылку.