— Ну что, домой?
— А потом яйца святить?
— Так точно, штурман!
«(Мальчик) Из церкви выходит много бабулек. Рядом стоит книжная лавка. Много велосипедов, я уже говорил. Едет цистерна с молоком. (Девочка) Еще у церкви стоят лавочки, и, когда идет служба и мне становится скучно или жарко, я выхожу на улицу и сижу. За церковью стоят большие столы, и на них яйца, пасхальные пироги, мясо, все святят. (Мальчик) Мы повернули домой… А как святят яйца? Отдают богу? (Девочка) Нет. Священник святой водой брызгает».
Я жму на «паузу». Смотрю поверх головы Ули на священника. Батюшка стоит на противоположной стороне прямоугольника из сдвинутых столов, читает заключительную молитву, на столе перед ним — эмалированное ведро с крышкой и ваза, из которой торчит ручка кисточки… кропильница и кропило, кажется. Над батюшкой голубое небо с единственным фальшивым облаком — это белый кильватерный след от самолета. Слово божье и железная птица — я нахожу в этом смутный символизм.
На пасхальных куличах горят свечи. Люди жмутся к столам, нависают над корзинами с едой; те, кому не хватило места, стоят в очереди. К Богу всегда много очередей — за свечами, к иконам, к столам… За свечами отстояла Майя с Улей, я занял очередь в храм; внутри чувствовал себя неуютно, все оглядывался, где там мои, пропускал вперед, потом прятался от иконы за спиной Ули, смотрел, как она крестится, целует раму…
Батюшка идет по внутреннему периметру столов. Окропляет еду и любопытных детишек. За священником следует высокий худой мальчик в строгой рубашке, несет две корзины для пожертвований. Майя передает Уле купюру, объясняет, что делать. Люди крестятся, взлетает и опадает кропило. Служка с корзинами смотрит на меня, пока Уля жертвует купюру, а священник — освященную воду; мальчика что-то смущает, и я не сразу понимаю что. Наушник в моем ухе… он считает его богохульным? Или скучает по музыке с внятными словами?
— Пап, на меня вода попала! Холодная!
Мы выходим за ворота. Машину Майя припарковала возле ФОКа.
— Вы езжайте, — говорю я. — Хочу пройтись окраиной. Мы часто так ходили с сестрой.
— Ты не говорил, что у тебя есть сестра.
— Двоюродная.
— И про двоюродную не говорил.
— Уложи Улю. Скоро буду.
Майя недовольно кивает. Я машу моим девочкам. Включаю запись.
«(Мальчик) …одноэтажные домики с садиками и двориками. Стоят деревья. Лежит котик. Вот забор. Котик убегает, потому что Вика пошла к нему кис-кискать и чесать подмышки и напугала. (Девочка) Идем по большой дороге. Слева кладбище. Справа домики: зеленые, бордовые, бежевые, белые. Тут один дом, он огорожен тремя заборами: желтым, коричневым и прозрачным. Это не наша улица. Табличек нет…»
Передо мной идет старушка в белой куртке, укрытая платком корзина бьется о ногу. Я равняюсь с ней у кладбищенской калитки. Зачем-то сворачиваю следом.
Старушка оборачивается.
— Тебе не сюда.
Ее глаза — зеленые, будто бутылочные донышки. Это забавно — ее слова и ее глаза.
— А куда?
— Сюда прямая дорожка, а тебе еще выйти надо.
— Как скажете.
Я прохожу мимо.
«(Мальчик) Я — Стас. Я иду по песку. Я берусь за дерево. Какие-то ягодки черные висят. Вижу очень-очень-очень-очень-очень украшенную могилу, много венков. (Девочка) Поворачиваем за кладбище. Петухи ходят, курочки. Вот старый-старый забор. (Мальчик) Тут столб, как на границе. Курицы как будто мертвые стоят. Мне показалось, что там был кот-призрак. За нами едет огромная черная машина».
За мной тоже катит машина. Но не черная и большая, а маленькая и красная. Я схожу на обочину, если тут существует такое понятие, как обочина.
«(Девочка) На кладбище много призраков. Говорят, что однажды один человек пришел убрать могилку своего друга. Он убирал-убирал, и вдруг что-то задел, и увидел угол ящика. Он думал, что нашел сокровище. Он раскопал и увидел гроб. Но он был глупый, думал, что это все-таки сундук с кладом. Он открыл гроб и увидел своего друга. И как из друга вышла какая-то тень и куда-то ушла. Он очень испугался, закрыл гроб и засыпал могилу. И с тех пор говорят, что по кладбищу иногда летает темная тень и иногда подбирает тряпки и мусор. (Мальчик) А я бы хотел оживить людей из гробов! (Девочка) Зачем? (Мальчик) Просто. Чтобы жили».
Я закуриваю. Кладбище заканчивается. Дорога прорезает пейзаж из гнилых досок, мусорных куч и высоких сорняков. «Бабаргонанд, — говорит в наушнике мальчик. — Чтобы оживить мертвецов, мне нужен бабаргонанд». Девочка не спрашивает, что такое бабаргонанд, и я остаюсь в неведении. Хотя догадаться нетрудно — у всех вымышленных магических вещей сложные названия.